Кают-компания оказалась единственным жилым помещением, попавшимся ему на глаза на судне, если считать жилым помещением заурядную, выкрашенную краской каюту. Каких-либо красот не наблюдалось. Над головой нависали голые стальные бимсы, по углам торчали канализационные трубы, то и дело урчавшие, когда в унитазах спускали воду и мылись в раковинах. Впрочем, все было чисто и выкрашено в светлый персиковый цвет. Живыми казались не только цвета стен и потолка, команда вроде бы тоже повеселела. Тоэм на всем корабле подмечал отпечаток меланхолии, мрачности и уродливости. Здесь, в кают-компании, это не так подавляло.
Широченный, длиннющий стол сделан был из какого-то неизвестного, никогда им не виданного дерева, блестевшего, как отполированный, черный и глянцевитый камень. Сработанный по средневековому дизайну стол опирался не на обычные ножки, а на массивные мощные деревянные блоки. Стулья представляли самое буйное разнообразие стилей и материалов. Тоэму отвели место слева от Хейзабоба, восседавшего во главе стола.
— Мы считаем, что есть надо как следует, — причмокивая, сообщил капитан.
Коки приволокли подносы, и Тоэм понял, что имел в виду Хейзабоб. Угрюмые и здоровенные, не уступающие в силе матросам мужчины мелькали туда-сюда в клубах пара, точно шатуны в машине, тащили подносы, возвращались с новыми, расставляли блюда, суетились, как в аду. Когда они удалились, перед каждым стояла тарелка с кусочками мяса неизвестного происхождения, по два десятка на душу. Вместительные миски с горошком и некими желтыми овощами, тоже смахивающими на горошек, дымились вовсю, отчего над головами тридцати матросов, рассевшихся вдоль стола по всей длине, плыли причудливые облачка. Исполинские корзины с калачами и кусочками масла везде подворачивались под руку на эбонитовой столешнице так что никому не приходилось просить передать кусок хлеба. Тоэму были предложены два вида фасоли, он взял того и другого, причем оба оказались изысканными. В своей деревне он привык к простой пище, к немногочисленным, всегда одинаковым блюдам. Неисчислимое разнообразие едва ли не угнетало его. Сосуд с вином ни секунды не пустовал — за этим приглядывал один из коков. А вино было лучше всего. Черное, точно воды Стикса, терпко-сладкое, не сравнимое по вкусу ни с одним известным Тоэму фруктом.
Покуда они поглощали десерт — торт и взбитые в пену сливки, — Хейзабоб наклонился и хлопнул его по плечу.
— Не позабудешь рассказать отцу, как мы тебя накормили?
— Ни крошечки не забуду, — отвечал Тоэм с набитым ртом.
— Молодец, — заключил Хейзабоб, отправляя в рот ложку сливок. — Ты мне нравишься, мальчик.