* * *
Прохладно под отвесами скал. Вьются дикие белые капорцы, мерцает из расщелин запоздалым, блеклым цветом шиповник. Быстро шагают горцы, заложив посохи за спину, под локти; уверенно перебирают мохнатыми крепкими ногами лошади. Радостно и вольно.
А местность — глухая: не видно ни туров, ни птиц: одни камни да цепкая, сердитая зелень.
* * *
Вечерело. Тропа отогнулась от ущелья, через расщепы скал, крутым извилистым подъемом. Местами так низко нависали камни, что приходилось пригибаться к самой гриве коня… Проводники все чаще останавливались, озираясь. На их гортанные, странные голоса — глухими ворчливыми отзвуками, как живые, отвечали затемневшие уже впадины скал.
У поворота — передовой дрогнул, стал. Крикнул что-то чужим, непонятным наречием. Остановились и остальные.
— Что там приключилось, Гассан?
— Они отказываются идти, — отвечает джигит, переговорив с Мелчами. — В этих местах уже бывало: рассядется под ногами земля неожиданной трещиной; говорят, еще от Искандеровых времен не закрылись в здешних ущельях жилы огня: огненное море — близко… Знамением злым заступил нам дорогу див: Мелч-Им, передовой, видел за поворотом белую женщину, таксыр.
— Спроси их, с которых пор богатырей рода Мелч сгоняет с дороги тень женщины из соседнего кишлака?
— Здесь нет кишлаков и нет женщин — на долгие таши. И женщины гор не выходят ночью за ограду: здесь нет обычаев Запада, таксыр.
—…А дивов не боится только неразумный. Нет стыда уступить дорогу диву. Кто не уступает вовремя, — выбирает смерть.
—…Тропа заклята! Назад! Мы пойдем северною тропою, таксыр.
— Пусть идут! Но для людей моей крови нет пути обратно: скажи им это потверже, Гассан-бай. Мы никогда не дойдем, если они будут шарахаться от каждого камня.
Не дожидаясь, я тронул лошадь и обогнул утес.
Тропа была видна — хотя и подернута уже лиловеющим прозрачным чудесным сумраком — далеко-далеко вперед. И в самом деле — на выстрел от нас над расселинами забилось белое легкое — телом живым — очертание…
Я чувствовал за собою глаза горцев. Шагов не было слышно: они не двигались с места.
Лошадь ровным, спокойным шагом подвигалась вперед. Я протянул руку к далекой белой тени: чем ближе, тем светлее становилась ее прозрачность и наконец легла ярким, твердым лунным бликом на заснеговелый расщеп бурями надломленой вершины.
Сзади топтал бег нагонявших меня горцев. Веселым посвистом подгонял Гассан иноходца.
Снова зазмеился между обвалами путь.
Притомленные переходом, мы все молчали. Тропа становилась все круче. И от толчков подъема жаловались и ныли натруженные мышцы.