Федя вошел на крыльцо, постучал.
Открыла старуха.
– Здравствуйте, бабушка. У вас моряки остановились?
– Здеся, здеся, входите, – приветливо ответила старуха, пропуская Федю в сени. – Извольте, батюшка, вот сюда, – открыла она дверь.
Ушаков шагнул в комнату.
Первый, кого он увидел, был Паша Пустошкин. Паша без мундира стоял посреди комнаты, курил и чтото говорил, – Пустошкин любил побеседовать. Был он все такой же полный, высокий, румяный. За ним у стола, на котором стоял полуштоф и лежала закуска, сидел пучеглазый Нерон Веленбаков.
– Здравия желаю, господа мичманы! – весело приветствовал Ушаков, ставя чемодан в угол.
– Аа, Федя, дружок, здорово! – пробасил, вставая, бывший немного под хмельком Нерон.
– Здравствуй, Феденька! Вот не ждали! – кинулся к нему чувствительный Паша Пустошкин.
Товарищи обнялись.
– Ты что, из Ранбова? – спросил Пустошкин.
– А откуда же ему и бытьто? Конечно, оттуда, – ответил за товарища Веленбаков.
– На Дон? – продолжал спрашивать Паша.
– На Дон, – ответил Ушаков. – А вы?
– И мы туда же.
– А куда именно?
– В Воронеж.
– В какоето место меня назначат? – задумался Федя.
– Сейчас, брат, у всех один курс – Воронеж. Завтра в Адмиралтействколлегии получишь ордер, а послезавтра поедем вместе. Отправляется очередная партия, – объяснял Пустошкин.
– Вот и хорошо! – обрадовался Ушаков.
– Знаешь, Паша, я схожу еще за полуштофом – согреться господину мичману с дорожки, – предложил Нерон.
– Нет, нет, я не буду пить! – схватил его своими крепкими руками Ушаков и усадил на скамейку.
– Сиди, Нерон. На сегодня довольно! – прикрикнул Пустошкин. – Ведь завтра поутру являться в Адмиралтействколлегию, аль забыл? Вот сейчас хозяйка самовар принесет.
– Экое питье – чай!..
– А я чайку выпью с удовольствием, – сказал Федя, садясь за стол.
– Эх вы, моряки! – безнадежно махнул рукой Нерон.
– Ты, Паша, раздобрел, я вижу. А Нерон – все такой же, – разглядывал товарищей Ушаков.
– Ты тоже не похудел! – хлопнул его по плечу Пустошкин. – Ну, где плавал? На чем? Под чьей командой? – забросал он вопросами.
– Разве забыл? Он ведь ушел тогда в Архангельск на пинке10 «Наргин», – напомнил Веленбаков.
– И на нем вернулся назад. А с нынешнего, шестьдесят осьмого года, на «Трех иерархах».
– На этих «Трахтарарах», как называют матросы? У капитана первого ранга Грейга?
– Да, у Самуила Карловича.
– Хороший у тебя был начальник, – позавидовал Пустошкин.
– А вы где?
– Я у капитана Наумова, – тотчас же завладел разговором словоохотливый Пустошкин. – Смешной дядя. Думает, что – лихой служака: шляпу и ту, как говорится, носит параллельно горизонту. И знает одно – как выйдет из каюты, обязательно кричит: «Право руля!» Хоть бы и вовсе в этом нужды не было. Считает себя морским волком. Даже на берегу все называет не иначе, как поморски; коляска у него «барказ», линейка – «катер», дрожки – «шлюпка». А на судне любит держать форбрамстеньгу, она у него так постоянно и торчит. Этакий капитан немногому научит!