Варвара Никитишна разрешила им незаметно уйти из столовой.
– Только попроси тетушку сопровождать вас.
– Тетенька, милая, поедем! – приласкалась к Прасковье Ивановне Катя.
– Ну, поедем уж, что с тобой делать, баловница! – неохотно поднялась тетушка.
Гости продолжали сидеть у стола, оживленно разговаривая.
Они вспомнили молодость, военную службу. Дмитревский рассказывал о том, как он был в Париже и Лондоне.
Михаил Илларионович оделся, велел своему кучеру подать сани к крыльцу и ждал Катю и Прасковью Ивановну в вестибюле.
Катя выбежала в собольей шубке и беличьей шапке. Маленькая, верткая и черноглазая, точно белочка.
Кутузов залюбовался ею.
Сзади медленно плыла в лисьей шубе, точно попадья, тетушка.
Они сели в сани и поехали к Адмиралтейскому лугу, на котором устраивались все народные развлечения.
Погода благоприятствовала проводам масленицы: было безветренно и чуть морозило.
На улицах встречалось больше народа, чем обычно.
Величественно проплывали роскошные придворные кареты, запряженные цугом, с нарядными гайдуками на запятках.
Мелкой рысцой трусили чухонские лошаденки, украшенные бумажными розами. В их тесных санках едва умещалась честная компания ремесленников или чиновников с разрумянившимися барышнями.
И с гиканьем и песнями мчались тройки. В розвальнях стояли, сидели и лежали подгулявшие бородатые купчики с приятелями, женами и детьми.
Масленичное катанье было в полном разгаре.
А издалека, от Адмиралтейского луга, уже доносился веселый, разноголосый шум.
Когда они подъехали к Полицейскому мосту через Мойку, где начиналась масленичная толчея, тетушка не стала вылезать из саней.
– Я не хочу. Я останусь, – сказала она. – Вы походите немного, а я лучше посижу…
– Хорошо, тетенька, мы быстро, – ответила Катя, выпрыгивая из саней.
Михаил Илларионович взял Катю под руку, и они направились к балаганам, у которых легко полоскались на ветру разноцветные флаги.
Адмиралтейский луг тонул в звуках: пронзительно свистели, верещали дудочки, рожки, свистульки; скрипели размашистые качели; заливалась, играла шарманка, тренькали балалайки, задорно бил бубен, ухал барабан.
Отовсюду раздавались назойливые зазыванья разносчиков, пьяные и просто веселые выкрики, хлопушечные, словно орудийные, выстрелы, девичий визг и восторженный детский смех.
Толпа, облепившая балаганы, была разношерстна и цветиста.
Желтые и черные дубленые кожухи барской челяди мешались с зелеными шинелями солдат и мелкой чиновничьей сошки.
И красными, синими, оранжевыми, фиолетовыми цветами пестрели среди них праздничные бабьи платки и полушалки.