– Пятеро за год. Из них двое за последние две недели.
– Отвратительно. – Ночь выдалась не слишком теплой, и визитер хотел засунуть руки в карманы куртки… Остановил движение на полпути, улыбнулся и подчеркнутым жестом сложил их на груди. – Насколько я знаю, убийства случались только в странах Исламского Союза.
– Тем не менее мы настороже.
– Правильно, – одобрил гость. – Кто предупрежден, тот вооружен.
И посмотрел собеседнику в глаза. Тот ответил дружеским кивком головы. Понимающим кивком.
«Мы одной веры. Мы у порога храма. Но мы ничего друг о друге не знаем. Поэтому руки следует держать на виду».
– Работаете охранником?
– Прихожанин.
– Тратите свободное время?
– Мы несем дежурства по очереди.
– Почему не наняли сторожей?
– Охранники сидят внутри. Мы приглядываем снаружи.
– Почему?
– Это мой долг.
– Перед кем?
– Перед самим собой.
– Хороший ответ, камрад, – медленно произнес визитер. – Очень хороший ответ.
– Но вас он, как мне кажется, удивил.
Гость покачал головой:
– Я давно не был в церкви.
– Почему?
– Потому что слышу там не слово Божье, а его толкование.
– Господь говорит с нами устами своих слуг, – пожал плечами мужчина. – Так было всегда.
– Вы в это верите?
– А вы, похоже, нет.
Гость вздохнул, аккуратным жестом извлек из кармана куртки пачку сигарет, раскурил одну, на мгновение осветив свое лицо язычком огня, и угрюмо ответил:
– Я устал верить.
Это прозвучало искренне.
– У вас что-то случилось?
Прихожанин задал вопрос не с жалостью, не проявляя участие, а с прямым мужским интересом. Он не был равнодушен, но показал, что не полезет с утешениями. И может быть, именно поэтому визитер ответил:
– У меня случилась жизнь.
– Настолько плохая?
– В общем, ничего особенного… – Гость задумчиво посмотрел на тлеющий кончик сигареты. – Отца я не знал, мать была проституткой. Меня воспитывала бабушка.
И каждое воскресенье:
«Мы должны идти в церковь, Чезаре».
«Зачем?»
«Так надо».
Она надевала свою лучшую одежду: черное платье, отороченное белыми кружевами, и блестящие туфли. Брала сумочку и важно отправлялась к собору, в который ходила всю свою жизнь. А он шел следом и очень гордился тем, что одет во все чистое. Потом, после службы, он вновь переодевался в обычные тряпки, на которых виднелись отметины всех уличных приключений, и начинал ждать следующего воскресенья.
Повзрослев, он понял, что эти визиты позволяли ему ощущать себя не обычным голодранцем, а человеком.
– Я верил, камрад. Но трудно, чертовски трудно сохранить веру, когда тебе говорят: парень, твоя непутевая мамаша ухитрилась подцепить «изумрудный синдром», пойди, попрощайся. Ты приходишь в ее квартиру, видишь тело, которое весит тридцать шесть килограммов, и понимаешь, что она месяц лежала одна. Совсем одна. И никто о ней не вспоминал, пока владелец дома не явился за квартплатой. А потом умирает бабушка, и тебя отправляют в приют. Ты плачешь, а святой отец говорит об испытании. – Визитер улыбнулся. Прихожанин не видел улыбки собеседника, иначе бы он вряд ли стал продолжать разговор. Но тон, несмотря на зловещую улыбку, гость не изменил, продолжил говорить медленно и размеренно: – Черт побери, все и всегда говорят об испытаниях, которые нам ниспосланы. Священник твердит, что я должен быть сильным, а сам разглядывает мою задницу. Мою молодую, крепенькую задницу.