– Похоже, на этот раз приехали не разведчики, а боевая группа. Они держатся вместе и выглядят угрожающе.
– Днем здесь шлялись мелкие сошки.
– Уж не напали ли они на след?
Ню посмотрел на напарника и предложил:
– Давай держаться поближе к неграм.
– Только позовем кого-нибудь из наших ребят, – добавил второй китаец, вытаскивая из кармана незарегистрированный коммуникатор.
– Согласен. – Ню улыбнулся: – И пусть они прихватят «дрели».
Если бы у Вима не было этого следа, не было хотя бы малейшей надежды на успех поиска, он бы в Мюнхен не вернулся. Маленькая рыбка уплыла бы, проглотив обиду, и затаилась до лучших времен. Но след был. И след достаточно хороший.
Сорок Два сумел обработать полученный с уличной видеокамеры файл, превратил расплывчатое изображение спутницы адвоката в приличную фотографию и прокрутил ее через все базы данных Мюнхена. Так напарники вышли на Халу Мараджич, временно ограниченную в гражданских правах сербскую проститутку-трансера. Бывшую красавицу и нынешнюю красотку.
Жизнь двадцатилетней студентки Белградского университета круто изменилась пятнадцать лет назад, когда Европарламент, под давлением радикальных балканских политиков, принял решение лишить Сербию автономии в рамках Исламского Союза и передать ее в состав албанской провинции Косово. Едва закон был принят, как по всей бывшей автономии начались стихийные демонстрации и митинги протеста. В столице, разумеется, было жарче всего: люди взялись за оружие, часть полиции перешла на их сторону, и манифестации быстро переросли в уличные столкновения. Следом заволновались сельские районы, хрупкое равновесие на Балканах оказалось под угрозой, и напуганные бюрократы поспешили принять жесткие меры. В Белград вошли миротворческие войска Евросоюза. А спустя еще несколько дней Хала Мараджич, в числе двухсот наиболее активных участников восстания, была выдана властям Приштины, где бунтовщиков поджидали судьи «международного трибунала по преступлениям в бывшей автономии Сербия». Судьба этих людей сложилась по-разному. Одним повезло – их повесили сразу, других приговорили к пятнадцати-двадцати годам «исправительных» работ. Третьих заставили расплатиться иным образом. Молоденькую Халу и еще нескольких замешанных в восстании девчонок отправили на гетрансплантацию, после которой они оказались в борделях Тираны. Через десять лет Мараджич получила условное освобождение, перебралась в Мюнхен, однако еще десять лет была обязана отдавать албанской казне треть своих доходов.
– Доставишь мне удовольствие?
Снимать наномаску Вим не торопился. Вошел в комнату, неспешно оглядел одетую в игриво распахнутый халатик женщину, только после этого задал вопрос.