Женщины долго смотрели на покойника – Каролин, захлебываясь от рыданий, Сильви – в восхищении. Так вот какая она, смерть, думала Сильви. Оказывается, это так просто! Достаточно немного решимости и кусок веревки. Это выход, который всегда в твоем распоряжении.
Мысль о доступности смерти сделала Сильви свободной, придала ей энергии. Она обняла Каролин, произнесла какие-то приличествующие случаю слова, но с этой минуты в отношениях между подругами произошла разительная перемена. Серьезная, ответственная Каролин, которая после смерти родителей Сильви взяла на себя роль старшей сестры и заступницы, терпеливо ухаживавшая за своей подругой в мучительные месяцы беременности, утратила всю свою решительность. Теперь Сильви заботилась обо всем, а Каролин стала слабой, зависимой, беспомощной.
Было и еще одно событие, способствовавшее перемене характера Сильви. Точнее, не событие, а человек. Звали его Анджей Потацкий.
Произошло это в самом начале войны, холодным и серым зимним днем. Томясь бездельем, Сильви отвела сына в музей восковых фигур, а потом они вдвоем отправились посидеть в кафе. Сильви за что-то ругала малыша, называя его поочередно то Лео, то Тадеушем. Она чувствовала, что на нее неотрывно смотрит молодой человек, сидевший неподалеку. Потом он встал и приблизился. Сильви увидела длинные светлые волосы, худое, бесшабашное лицо со слегка искривленным носом.
– Jestes Polka?[7] – резко спросил он.
Она кивнула.
– Ja tez.[8]
Он оказался ее соотечественником. Сильви пригласила Анджея Потацкого домой, и он прожил у нее несколько дней. Произошло это как-то очень естественно. Своего дома у Анджея не было, а звуки польской речи действовали на Сильви чарующе. Ей казалось, что несбывшаяся мечта о поездке в Польшу, о возвращении на родину чудесным образом осуществилась, и произошло это благодаря Анджею. Чем больше она на него смотрела, тем явственнее видела сходство с отцом, с Тадеушем – выросшим и превратившимся в мужчину. Те же волнистые светлые волосы, те же быстрые, ловкие движения. А главное – тот же язык, мягкая ритмика которого пробуждала в душе воспоминания детства. Проблемы, о которых говорил Анджей, тоже были ей близки: хитросплетения польской политики, страстная жажда независимости, растоптанная германским вторжением – все эти понятия были для Сильви не абстракцией, а живой реальностью. Немцы стали для нее личными врагами. Сильви слушала Анджея часами, играла для него на пианино романтические мелодии, которые он так любил и которые прежде так любил ее отец. Лео обожал возиться с молодым поляком, и вскоре хозяйке дома стало казаться, что Анджей – член семьи.