Неужели Хейдон смог почувствовать те настроения, с которыми она писала эти картины? А если смог он, то значит ли это, что и другие смогут все понять и пожелают купить ее картины?
Нет-нет, глупости все это. Не следует тешить себя иллюзиями.
– Никто в Инверари не станет устраивать выставку работ женщины, – заявила Женевьева. – И никто не посчитает, что мои картины чего-то стоят. Конечно, люди готовы платить за портреты своих детей, но совсем другое дело эти картины.
– Возможно, вы правы, – согласился Хейдон. – Но дело в том, что я не собирался выставлять ваши работы в Инверари. Здесь слишком ограниченный рынок, и за ваши картины не дадут достойную цену. Я хочу устроить выставку в Глазго.
Женевьеве стало ясно: Хейдон не понимал, что мир искусства принадлежит исключительно мужчинам.
– В Глазго тоже ни один галерейщик не снизойдет до того, чтобы выставить женщину-художницу.
– Это стало бы проблемой, если бы я сказал, что работы принадлежат женщине. – Хейдон задумчиво остановился перед портретом Шарлотты. – Я думаю, успех обеспечит французское имя. Как я заметил, шотландские галерейщики с чрезмерной любовью относятся ко всему, что создано за границей. Такие работы моментально приобретают ореол таинственности.
– И тогда их хорошо покупают, – энергично закивала Юнис. – У лорда Дунбара было очень много картин, и ни одну из них не нарисовал честный, добрый шотландец. Все из Италии, Франции, Англии, как будто там лучше знают, как размазать краску по тряпке. – Она неодобрительно фыркнула.
– Вы предлагаете сказать, что мои картины нарисовал какой-то француз? – Женевьева была не в восторге от такой идеи.
– Я понимаю, что это не самое лучшее решение. Но если мы хотим выставить ваши работы и вызвать к ним интерес, то придется поступить именно так.
– По-моему, очень романтично, – одобрила Аннабелл. – Французские имена звучат на редкость красиво.
– А по-моему, они звучат глупо, – заявил Саймон. – Как будто человек пытается… что-то выплюнуть изо рта, но никак не может.
– Без вашего согласия я этого не сделаю, Женевьева. – Хейдон пристально посмотрел на нее. – Но я уверен, для вас это прекрасный шанс получить деньги для оплаты долгов.
Женевьева переводила взгляд с одной картины на другую. Каждая представляла какую-то глубоко личную сторону ее жизни и жизни ее детей. Ей совсем не нравилось, что незнакомые люди будут на это глазеть, оценивать и, возможно, насмехаться. И было по-настоящему обидно, что ее работы придется приписать вымышленному мужчине.
Джейми, Аннабелл, Грейс, Шарлотта, Саймон и Джек – все смотрели на нее и ждали решения. Их лица были исполнены доверия, они были уверены, что если она откажется продавать свои картины, то тогда наверняка найдет другой способ оплатить долги и сохранить дом. Оливер, Дорин и Юнис выглядели более озабоченными, они сознавали всю ненадежность своего положения.