– Я потрясена, – только и сказала на это Катенька.
– Да, меня эта особа тоже всегда фраппировала, – усмехнулся Алексей Денисович. – Вторым человеком был этот самый Штайниц. Французы сказали бы, что это любовный треугольник, – вздохнул Вавилов и покачал головой.
– Значит, это они были в графской спальне в ту ночь? – Катенька была в очередной раз потрясена.
– Да, Катерина Дмитриевна, – Вавилов выразительно поджал губы.
– Тогда, если все так, – немного растерянно заговорила Катенька, – ее отравил, должно быть, этот самый Штайниц.
– Или мамзель Федорцова, – произнес Вавилов. – Что тоже вполне вероятно.
Катенька было задумалась, но Алексей Денисович еще не окончил свой рассказ.
– Это вполне вероятно, но я узнал от слуг, что в тот вечер все трое, как обычно, сначала заперлись в спальне. Это было в девять часов вечера. Но около одиннадцати из графской спальни раздались недовольные крики, а затем Федорцова и Штайниц поехали в «Яр», это слышала Мария, горничная графини. Говорили что-то, – Алексей Денисович снова прищурился, припоминая, – что, мол, Наталье Ильинишне нужно успокоиться и побыть одной, – пояснил он. – Около полуночи Наталье Ильинишне принесли бутылку «шато-икему» и какую-то записку. Записки этой никто после не видел. Наталья Ильинишна приняла бутылку вина, велела принести бокал и закрылась у себя в спальне. Федорцова вернулась часа в три ночи, постучалась к графине, когда та не открыла, пошла к себе. Штайниц более в доме не появлялся.
– А что же с той запиской, которую написала графиня? – поинтересовалась Катенька.
– Ее нашли в будуаре на следующее утро. Я и нашел. Я пришел как обычно, к десяти, для доклада, прошел в будуар и велел доложить о своем прибытии. Записка лежала на бюро. Одна только фраза, даже не с заглавной буквы: «расследование не учинять». К графине стали стучаться, она не открыла, компаньонка подняла слуг и заставила отпереть дверь вторыми ключами. Графиня была мертва, как вы знаете, наверное, уже около десяти часов.
– Так что же, получается, что графиня выходила из спальни?
– В том-то и дело, Катерина Дмитриевна, что никто из слуг графиню не видел.
– Хорошо, – согласилась Катенька и спросила Алексея Денисовича вот о чем, но уже обращаясь к нему не как к свидетелю, а спрашивая его совета: – Если m-le Федорцова причастна к трагедии, ее, быть может, не следовало отпускать?
– Не факт, – откинулся в кресле Вавилов, – совсем не факт, Катерина Дмитриевна. Я склонен предполагать, что Федорцова к отравлению отношения не имеет, несмотря на то, что я первый же это предположил, – тут же поправился он. – Федорцова была до фанатичности предана Наталье Ильинишне, за это я вам могу головой поручиться. Скорее уж кто во всем этом виновен, так этот тот самый Штайниц. Кстати, а вам не кажется, что ему-то как раз и было бы удобнее всего, чтобы все подозрения пали на Федорцову?