Через полчаса в квартире уже топала бригада скорой, и врач искал вену на белой, как мел, Сониной руке.
У нее резко упало давление. Врач сказал, гитпотонический криз. Стимулирующий укол, полный покой, таблетки три раза в день, районный врач с утра – и к концу недели Богданова будет, как новенькая. Ничего страшного.
Но Дусе было очень страшно. Особенно, когда она увидела Соню, скорчившуюся на полу. О том, чтобы спокойно ехать домой, снова бросив медсестру Богданову одну в квартире, не могло быть и речи.
После визита скорой Соне стало чуть лучше. Уколы подействовали, она порозовела и могла уже почти самостоятельно добраться до туалета.
– Когда твоя мать приезжает? – спросила Дуся.
– Не знаю, – ответила Соня слабым голосом.
– Ну не завтра?
Нет, мать не приезжала ни завтра, ни через неделю. Самое раннее – после нового года.
– Хорошо, – кивнула Слободская – Тогда будешь болеть у нас.
Она уже перетряхивала шкаф, складывала в сумку Сонины пижамы, теплые носки и еще какую-то ерунду.
Через полтора часа они прибыли на Чистопрудный.
Если это был грипп – то очень странный. Температура у Сони не поднималась выше тридцати шести, давление оставалось удручающе низким, и Соня видела все вокруг, будто в тумане.
Районный доктор, правда, уверял, что причин для беспокойства нет. Он прописал какой-то хитрый укрепляющий чай, на всякий случай взял анализ крови, и велел соблюдать полный покой.
Не удовлетворившись этим, Дуся решила позвонить доктору Кравченко, личному врачу Вольского, с которым она познакомилась в Заложном.
Борис Николаевич звонку Слободской обрадовался. Ничего удивительного. Сердцеед и ловелас, он еще в Заложном начал с Дусей кокетничать. Дуся пощебетала в трубу пятнадцать минут, рассказала, что ее подруге Соне плохо, и непонятно, чем она больна. Борис Николаевич ведь помнит Соню?
Кравченко сказал, что Соню, конечно же, помнит, поспрашивал, что назначил районный врач, назначения одобрил, и обещал заехать.
Третьего дня Вольский совершенно неожиданно нагрянул в офис и устроил всем страшенный разнос на пустом месте. С тех пор он орал, не переставая: на сотрудников, на заместителей, и даже на водителя Федора Ивановича, чего раньше никогда не случалось. Федор молча бычился, на крики Вольского не отвечал, сотрудникам комментариев по поводу внезапного помешательства шефа не давал. Признаться, он и сам пребывал в некотором недоумении: как правило, Вольский орал исключительно по делу, а тут словно взбесился. Правда, когда Аркадий попросил Федора Ивановича прикрыть его от девушки Лены, с которой встречался последние полгода, водитель заподозрил, что умопомрачение Вольского как-то связано с амурными делами. Но проницательный Федор и представить себе не мог, что творилось у Вольского в душе на самом деле. Он натурально сходил с ума.