– Тебе легко говорить, – вздохнула Марина, прекрасно понимая, что он прав во всем, – а я привыкла все сама контролировать…
– Отвыкай! – отрезал Женька. – Вон, щи вари лучше – клёво выходит.
– Помечтай! – огрызнулась она, вставая и отшвыривая табуретку. – Я тебе не домохозяйка!
– И зря, кстати, – заметил спокойно Хохол, доедая щи и отставляя тарелку. – Иногда можно и побаловать любимого охранника.
– Кто сказал – любимого? – Марина подперла кулаком щеку и посмотрела на Хохла из-под челки, едва сдерживая улыбку.
– А я знаю, что глубоко в душе ты меня любишь, киска, только боишься признаться в этом даже самой себе, – улыбнулся он, вставая и приближаясь к ней. – Спасибо, родная, мне полегчало. – Он подхватил ее на руки, целуя в губы. – Хочешь, на речку тебя отвезу?
– То орешь, чтобы к воротам не подходила, а то на речку…
– Я место знаю, где никто не бывает, там обрыв и купаться страшно, потому что очень глубоко, но ты ведь хорошо плаваешь.
– Замечательно! – с сарказмом проговорила Коваль, пытаясь освободиться от его рук. – Место, значит, гиблое, но мне можно! И еще – как ты, может быть, заметил, мне надеть нечего – майку мою ты разодрал в порыве страсти, а купальник мы почему-то не захватили. Забыли, да?
Женька захохотал, поставил ее на пол, чмокнув в макушку:
– Ох, и язва же ты, киска! Доеду сейчас до рынка, там каким-то шмотьем торгуют.
– Ага, могу представить! – усмехнулась она. – Давненько я не выглядела, как дешевка с трассы, – давай, Женечка, наряди меня во чтонибудь эдакое!
– Киска, там, конечно, не Диор и не Шанель, но уж наверняка можно что-то найти, ходят же тут люди в чем-то.
– Ой, забодал ты, езжай уже, а то опять до ночи прособираемся, – отмахнулась Марина, уходя в комнату.
Хохол вернулся часа через полтора, привезя, к Марининому искреннему удивлению, вполне приличный сарафан и купальник.
– Давай, переодевайся, да поехали, а то и правда до ночи проваландаемся.
Как же давно Марина не была за пределами двора, просто на улице, по которой ходят люди… Деревенька оказалась небольшая, всего две длинные улицы, старые в основном домишки, возле некоторых на лавках восседали старушки, выставив поближе к дороге банки с молоком и первую огородную зелень в пучках.
– Молочка не хочешь? – спросил Хохол, перекидывая в зубах спичку, и Коваль засмеялась:
– У меня теперь на всю жизнь к нему стойкое отвращение!
Он завез ее в какую-то глухомань, где летали огромнейшие комары и было так тихо, что даже в ушах звенело. Пахло свежей травой, какими-то цветами и рекой, медленно текущей внизу под обрывом. Хохол кинул прямо на траву одеяло, прихваченное из дома, разделся и вопросительно посмотрел на Марину: