В перерыве друзья — и те, кто слышал его речь, и те, кто, к сожалению, сам не слышал, но кому уже рассказывали о ней, — поздравляют адвоката. Они говорят, что независимо от исхода дела речь имеет самостоятельное значение, ее необходимо издать.
Окруженный людьми, адвокат стоит в коридоре спиной к стене, вытирает платком влажный лоб с прилипшими уже редкими волосами, и руки его тоже влажны. Он взволнован, он благодарит всех, он не ждал. Потом все устремляются в зал.
— Встать, суд идет!
Все встают. Из боковой двери выходит судья и, сопровождаемая двумя заседателями, подымается на возвышение. Они становятся по бокам ее, а позади — три дубовых кресла. Приговор уже вынесен, сейчас его огласят. Зал ждет стоя. Профессор один стоит впереди своей скамьи, такой же, как у всех, но которая называется скамьей подсудимого.
— Именем Российской Советской Федеративной Социалистической Республики…
Дочь профессора быстро зажмуривается и что-то шепчет про себя с закрытыми глазами.
После нескольких месяцев тщательнейшего расследования, после нескольких судебных заседаний судья оглашает оправдательный приговор. Профессора сразу же окружают, и в коридор он выходит посреди радостных возгласов и заверений, что мы все всегда, с самого начала были уверены и не сомневались ни на минуту. Дочь его еще сидит на скамье над раскрытой сумочкой, вытирая глаза тонким платочком, мокрым насквозь.
Спустя время по коридору движется целое шествие. Судья идет рядом с Корзун, они о чем-то беседуют, обмениваясь улыбками, и судья незаметно и с интересом разглядывает ее туфли, ее платье, опять очень простое и, видно, очень дорогое.
Это та сторона женской жизни, где она не чувствует себя уверенно и нуждается в совете и руководстве.
Адвоката ведет под руку его коллега и, сильно жестикулируя, ему же объясняет, почему эта его речь («Ты же знаешь, я ведь не стану… Я в глаза говорю то же, что и за глаза…»), почему эта его речь приобретает значение, далеко выходящее за рамки данного процесса.
— Да, да, да, да, да… — со значительно наклоненной головой кивает адвокат, одновременно не упуская из поля зрения судью, с которой ему надо переговорить о следующем деле. — Да, да, да.
В коридоре трется еще один адвокат: для мелких дел. Он мал ростом, лысоват и грустен, пиджак его на локтях блестит. Он уже наслышан, ловя взгляд, хочет поздороваться, поздравить с успехом, но его не замечают. Шествие движется мимо, тесня его к стене.
Профессор идет, окруженный экспертами, теперь уже вновь его коллегами. Он в черном костюме, воротник которого как пеплом осыпан, он совершенно седой. Дочь со страхом смотрит на красную сквозь серебряную седину кожу его головы и шеи, хочет и не решается остановить его. А он ничего не замечает, говорит, говорит громко. Справедливость восторжествовала, он победил, счастлив и не помнит в эти минуты даже о том, что у него умерла жена. Он просит всех, кто был с ним в течение этих месяцев, пожаловать к нему. А правая, опущенная вдоль тела рука его, которой он более трех десятилетий оперировал больных, трясется все сильней, так что издали видно.