В том-то и дело, что американскому театру недостает главного: самого духа искусства. Он располагает вполне приличными актерами и шекспировскими трагедиями, но истинного духа искусства он лишен. Достаточно переступить порог американского театра, и отсутствие этого духа сразу станет заметно. Словно ты вошел не в учреждение, призванное осуществлять нравственное воспитание, не в храм искусства, а в хорошо обставленный балаган, где тебя потчуют балаганным представлением и ирландскими шуточками. Вдобавок ежеминутно тебе мешают смотреть спектакль. С галерки тебе на голову летят сигаретные окурки и ореховая скорлупа. Вокруг снуют служители с подносами, на которых стоят напитки в бутылках и лежат сладости в кульках, и с громкими криками предлагают свой товар, идет купля-продажа, кругом шуршат деньгами, шепчутся, переговариваются вслух, сообщают друг другу рыночные цены, рассказывают, какая нынче уродилась пшеница. Потом вдруг появляется человек, который раздает театральные программы на следующую неделю, а уж эти программы полностью отвечают духу, господствующему здесь во всем прочем, и внешне напоминают американский аккредитив. Все сплошь — коммерция, балаган, бездуховность.
Здешняя публика, со своей стороны, также не чувствует никакой художественной ответственности за какие бы то ни было промахи и грубейшие ошибки на сцене; она не предъявляет к искусству ровным счетом никаких требований, потому что сама она не получила никакого художественного воспитания, она жаждет лишь развлечений и рассуждений о патриотизме. Потому-то актерам почти не приходится рассчитывать на какие-либо внешние стимулы, способные воодушевить их на высший артистический подвиг. Их искусство поймут очень немногие, еще меньше таких, от кого можно ждать вдумчивой критики. Слишком часто все это ощутимо сказывается на уровне спектаклей. Актеры вслух суфлируют друг другу — и публика хохочет. Какая-нибудь Федра, которой по пьесе полагается мертвой лежать в постели, вдруг начинает хлопать глазами — а публика и тут хохочет. Никто не освистывает актеров за то, что они намеренно, желая насмешить публику, разрушают театральную иллюзию, создаваемую с таким трудом. Совсем напротив, на американской сцене никто вообще не страшится разрушить зрительские иллюзии. Однажды, когда играли «Оливера Твиста», я видел, как по сцене, изображавшей улицу, прохаживался джентльмен без головного убора. Сцена представляла лондонскую улицу, но актер, игравший в этой пьесе роль благодетеля маленького Оливера, видимо, хотел пощеголять перед публикой своими демократическими замашками. Стало быть, выходя на улицы Лондона делать добро, он предусмотрительно оставлял свой цилиндр дома.