Возможно, любое приветствие само по себе — всего лишь пережиток, доставшийся нам от более примитивных стадий развития человечества. Пусть так! Нет сомнения, что оно ведет свое происхождение от «животной» стадии… Охотно готов допустить! До тех пор пока человек не достиг более высокого уровня развития, чем нынешний, приветствие сохраняет свою ценность, как некий символ, как явление поэзии, как выражение пиетета; оно же — проявление интеллигентности, свидетельствующее об уровне культуры людей, в чьем кругу оно принято. Так же как оно свидетельствует об уровне воспитанности у животных. Когда рыба превратилась в птицу, она выучилась более тонким манерам. Вол приветствует вас, сохраняя достоинство, молча глядя прямо перед собой, зато кошки темными ночами приветствуют друг друга так, что лучше бы они этого не делали. Но уж таково их приветствие — выражение их темперамента и уровня развития.
Американское приветствие — это жаргонный английский окрик, громогласный, но довольно-таки бессмысленный, попросту говоря, словесный нонсенс, пустопорожний клич, брошенный на бегу. В уличной суете янки оглушает меня бессмысленным Вопросом, на который я могу ответить ему, лишь бросившись его догонять! Спрашивать меня у всех на виду, «как я делаю делать», даже если я вышел из дома с твердым намерением не ввязываться ни в какие пререкания с кем бы то ни было, — значит нанести мне оскорбление в такую минуту, когда я против него беззащитен. Американское приветствие настолько лишено всякого смысла и нелепо, что в Норвегии человека, вздумавшего здороваться с другими таким образом, отправили бы в сумасшедший дом.
В Америке человек, придя в театр, может разгуливать по партеру, не снимая шляпы: он не считает себя обязанным соблюдать учтивость по отношению к другим зрителям. Только заняв свое место и сбросив с себя пальто, которое он тут же сложит, чтобы удобней усесться на нем, — только после этого он наконец снимет шляпу. А в варьете и комической опере он и вовсе не станет ее снимать, зато непременно скинет пиджак, а в жаркое время года — еще и жилет. Когда янки входит в гостиную к другому янки, ему не стыдно при этом остаться в шляпе, в Америке принято поступать, как кому заблагорассудится. Если же человек пришел в дом в обеденное время, он тотчас присаживается к столу, как любой другой подсел бы к верстаку, не делая никакого различия между отдыхом и трудом, нисколько не считаясь ни с хозяином, ни с хозяйкой дома. Правда, только по случаю обеда или ужина гостю предложат освежиться какими-нибудь Напитками. Он же примет это как должное, как причитающуюся ему порцию рациона, которую он волен проглотить или отвергнуть. И есть он станет торопливо, как рассыльный какой-нибудь, быстро, вроде бы по обязанности, с привычным проворством разделается с бифштексом. Он не позволит себе насладиться угощением, а попросту проглотит его, походя вонзая в него зубы, с геройской отвагой атакуя этот кусок мяса: ведь он должен управиться с ним в считанные минуты — нет у него времени церемониться с каким-то жалким бифштексом. А управившись с ним, посетитель молча встанет из-за стола, даже если он гость, по всем правилам приглашенный в дом, но и тогда легким кивком не удостоит хозяев: его благодарность — это полнейшая неблагодарность. Как-то раз, забывшись, я в сходных обстоятельствах поклонился хозяйке дома, что сильно ее смутило, но еще больше смутился я сам, услышав ее ответ: «Спасибо, но я не танцую!» — «Конечно, — извиняющимся тоном проговорил я, — я тоже считаю, что танцевать после обеда как-то неловко». На этом мы и расстались.