«Самурай должен прежде всего постоянно помнить — помнить днем и ночью, с того утра, когда он берет в руки палочки, чтобы вкусить новогоднюю трапезу, до последней ночи старого года, когда он платит свои долги — что он должен умереть. Вот его главное дело.», говорит напутствие для молодых воинов, Будосёсиньсю. «Если он всегда помнит об этом, он сможет прожить жизнь в соответствии с верностью и сыновней почтительностью, избегнуть мириада зол и несчастий, уберечь себя от болезней и бед, и насладиться долгой жизнью.».
Я могла бы сказать, что самурай впитывает бусидо с молоком матери, но я никогда не пила материнского молока, да и мать не видела. Значит, бусидо врастает в личность по мере взросления, становится её неотъемлемой частью, и поступать против него — означает отрезать куски от собственного «я», рушить камни, слагающие душу. Сейчас я вся, без остатка, чувствовала: отступление будет позором. И какая разница, что никто никогда об этом не узнает? «Бусидо, Путь воина, требует, чтобы поведение человека было правильным во всем. Если нет проницательности во всем, не будет и знания должного. А тот, кто не знает должного, едва ли может называться самураем»… И пусть я не человек, это не освобождает меня от долга. В мире нет более строгого судьи, чем собственное сердце. Лишь сердце невозможно обмануть.
— Кагири… — впервые за много дней я заговорила с медальоном. — Я знаю, тебе известна вся правда о моём рождении и воспитании. Ты знаешь, кто и по какой причине оставил меня Годзю; знаешь, почему из всех дочерей только меня Годзю посвятил в бусидо…
Медальон мягко светился собственным светом.
— Так вот, Кагири… — я закрыла глаза и несколько секунд внимала звукам ночи. — …Я не хочу всё это знать. Я — Хаятэ Тайё, Сокол Бури, и какая бы жизнь не ждала меня впереди — я проживу её сама.
Глаза рисунка на медальоне внезапно полыхнули зелёным пламенем. Впервые с памятного дня в замке, Кагири заговорил чужим голосом, таким могучим, что на дереве задрожали листья.
— Жизнь моя принадлежит только мне. Я — Скай! И какая бы жизнь не ждала меня в прошлом или будущем, я проживу её сам.
Голос изменился, теперь он был женским, мелодичным и приятным. Медальон засверкал фиолетовым пламенем.
— …Жизнь на то и дана, чтобы прожить её как подобает дракону!..
И вновь изменился цвет огня, теперь драгоценность светилась пурпуром подобно раскалённому углю. Голос стал мягким и усталым, словно его обладатель был бесконечно мудр.
— В мире нет и никогда не будет ценности, сравнимой с жизнью простейшего из живущих, и это — простейшая из истин. Но она ценнее всех остальных.