Бог. Может, у него мания величия.
А может, он действительно Бог.
Нет. В это я решительно отказывался верить. Если бы я поверил, то потерял бы всякую надежду, а это не входило в мои планы. Я удивился своим метаморфозам. Там я настолько поддался безнадежности и отчаянию, что попытался убить себя. Может даже, и убил; этот момент я помнил смутно. А теперь у меня было боевое настроение, я готов был на все, на любой риск. Я никому не собирался сдаваться.
Через день, как написал Верховный, я должен к нему явиться. Я не знал, архаичные выражения должны были устрашить меня или унизить. Видимо, и то и другое. И пожалуй, именно поэтому я не стал спешить на встречу, хотя соблазн такой испытывал. Я не хотел, чтобы он видел меня, не хотел, чтобы он знал, как я нервничаю, как тревожусь, не хотел показать и намека на слабость. Я должен явиться на встречу как можно более сильным. Я и так безнадежно слабее его, и мне необходимы все доступные преимущества.
Назавтра я должен с ним встретиться; предстать перед ним. Хотя письмо, полученное мною в мотеле, намекало на встречу равных, послание в черном конверте не оставляло сомнений: он оказывает мне редкую честь, позволяя обратиться со своими проблемами. Он делает мне одолжение.
Второе приглашение было гораздо более точным, и я проснулся наутро, содрогаясь от ужаса. До полудня оставалось полно времени и на размышления, и на тревоги, как — я в этом не сомневался — он и рассчитывал. Словно юная девица, собирающаяся на первое свидание, я копался в своей одежде, выбирая, что надеть. Я хотел выглядеть как можно увереннее и независимее, но у меня было всего несколько рубашек и штанов, и все они выглядели одинаково.
Я ходил взад-вперед по дому, репетируя будущую беседу, пытаясь предусмотреть все возможные варианты. Должен ли я выехать заранее на случай пробок? Явится ли он раньше и будет ждать меня? Или он уже там? А что, если я опоздаю? Покарает ли он меня за это?
Я рассматривал наилучший и наихудший сценарии. Я пытался предугадать, что может произойти. Я планировал, как буду защищаться, если он набросится на меня; как я нападу на него, если окажется, что он убил Викки и Эрика, как ускользну, если ситуация выйдет из-под контроля.
И в конце концов я никуда не поехал.
Это не было сознательным решением, но, если я хотел разъярить Верховного, своей цели я добился. К вечеру я был завален письмами. Их не просто доставлял и опускал в почтовый ящик почтальон, хотя и это случалось, но многие письма просто появлялись. Я находил их на полу, и на мебели, в холодильнике, и под подушками, и на подоконниках. Услышав подозрительный шелест в коридорном шкафу, я распахнул дверцы, и на меня из квадратного отверстия в потолке, ведущего на чердак, обрушился целый каскад писем.