Прямо за обеденным столом расселась четверка и в наглую дуется в карты. А ведь ночью был жесточайший шмон и, казалось, все недозволенные предметы выметены из камеры поганой метлой.
Можно было начхать, но не так служил сержант Баланюк.
Он по рации кликнул трех ребят на подмогу. И когда те подгребли, уверено лязгнул засовом и отворил тяжелую дверь.
А четверка за столом совсем опухла от борзости. В камеру явились вертухаи, а картежники, типа, не замечают, или плюют с высокой колокольни. Играют себе, заходят, пасуют, бьют козырем и все тут. Прибалдев от такой непростительной наглости, коридорный двинул вперед пресекать безобразие. Однако судьба повернулась раком к сержанту Баланюку и троим вертухаям из группы поддержки.
Вдруг скребущий к обеду посуду в рукомойнике с виду хилый тип, вытерев руки блеклой тряпицей, достал из-за пазухи и направил на гостей черный, как уголь, «Макаров», матово отражающий чахоточный свет ламп. Причем позиция была подгадана так удачно, что даже оставшийся в дверях попкарь не рискнул сматывать, ибо пуля бы все равно догнала.
Игроки тут же отбросили карты, и это оказалось вроде сигнала. Со всех сторон на вертухаев ринулся народ. Бить — почти не били, пинать — не пинали почти. Завалили, скрутили, раздели до трусняка, опутали исполосованными простынями и распяли за руки и за ноги на шконках. Как в порнушке.
— Ну, че, одевай клифт попкарьский, — услышал сержант Баланюк.
— Так вроде западло?
— Ради правильного дела не западло.
— У-гу-гу-у! — задергался распятый сержант Баланюк. Более внятно высказаться ему мешало запиханное комом в рот линялое полотенце.
— А вам че, особое приглашение надо? — кивнул тот, что с «Макаром», троим другим подследственным, вытянувшим загодя жребий рядиться под дубарей. Он явно пользовался авторитетом, и хлопцы стали спешно напяливать трофейную форму.
— Кто у нас по музыке? — командовал вооруженный «Макаровым», — Бери ключи, все замки на тебе! — тут щуплый тип соизволил обратиться и к сержанту Баланюку, — Знаешь, для чего мы вас связали? Чтоб вы друг дружку не опустили с досады. Ну, не скучайте.
И вся толпа организованно двинула на выход. С понтом — будто четверо липовых вертухаев конвоируют.
Тот, что с «Макаром» выходил последним, притормозил на пороге и оглянулся на бьющихся мухами в паутине дубарей:
— Жаль, ребятки, вы нам оружия настоящего не подкинули. А это, — небрежно помахал он «Макаровым», — Туфта. Из хлебного мякиша слепили, чернилами покрасили.
И все, дверь с натужным скрипом захлопнулась.
Горячей воды, понятно, не полагалось. Из дырявых жестяных раструбов сеялся студеный дождик. И по этой незамысловатой причине визг в душевой стоял оглушительно аховый. Каждая подруга, будь соплюшка или пятидесятилетняя корова, прежде чем сунуться под холодные брызги, вдыхала поглубже, будто ныряла. Однако, только обжигающе холодная вода начинала барабанить по коже, каждая подруга, будь то пышнотелая девица или дряхлая с обвисшими сиськами-кошелками старуха, не сдерживалась и орала, как трахаемая кошка.