– Мне бы в уборную, – шепчет светлоглазый старик. – Может, проводите меня?
Еще бы! Люкас не только провожает его – даже дверь не дает закрыть.
– Не заглянем на минутку ко мне в комнату?
Там из лежащего на дне шкафа старого, изношенного ботинка Ле Клоаген извлекает трубку с надтреснутым черенком.
– Понимаете, теперь они больше ничего не посмеют сказать. Передайте мне, пожалуйста, свой кисет.
Дальнейшее старик проделывает в гостиной перед дамами: с нарочитой неторопливостью набивает трубку, чиркает спичкой, которую ему протянул бригадир.
А г-жа Ле Клоаген на пределе.
– Не понимаю, почему нас заставляют ждать.
Но это только начало ее терзаний. Минуты идут, и гостиная постепенно пропитывается запахом старой трубки. Ставня стучит о фасад, барабанит дождь, люди бегут по улицам или прячутся под воротами, и лишь почти час спустя у подъезда останавливается такси, из которого кто-то вылезает. На лестнице раздаются шаги двух человек, звонит звонок. Жанвье идет открывать.
– Вы, господин следователь?.. Входите… Нет, его нет… Он пошел к телефону в ресторан напротив, потом побежал к площади Клиши.
Следователь, сопровождаемый длинным тощим письмоводителем, здоровается и садится с растерянным видом: он ничего не знает. Мегрэ без всяких объяснений по телефону попросил его взять с собой письмоводителя и ехать на бульвар Батиньоль.
В гостиной, темноватой даже днем, царит полумрак, и при особенно ярких вспышках молнии все вздрагивают. Представители власти и задержанные сидят неподвижно, как в вагонном купе, молча, как в приемной врача. Они наблюдают друг за другом. Люкас протягивает табак старику, который уже выкурил трубку и теперь с детской радостью набивает ее вторично.
Жанвье смотрит на часы, следователь и письмоводитель время от времени поочередно делают то же, остальные хранят неподвижность.
Семь часов, половина восьмого, и вдруг, все еще несколько боязливо, Октав Ле Клоаген возвышает голос. Обращается он к Люкасу, словно следователь – слишком важная для него персона.
– В шкафу есть портвейн. Но ключ у нее.
Ненавидящий взгляд. Г-жа Ле Клоаген, ни слова не говоря, достает из сумочки ключ и кладет на столик.
– Рюмочку портвейна, сударыня?
– Благодарю.
Дочь, еще сильнее выбитая из колеи, чем мамаша, просит:
– Я тоже бы капельку выпила. Так тянется до восьми вечера, когда Люкас решается наконец включить свет, потому что в комнате ничего уже не видно. Он голоден. Жанвье тоже. Но звонит звонок, бригадир открывает дверь и первым слышит голос Мегрэ на площадке:
– Входите, сударыня.
В гостиную входит маленькая, очень чистенькая старушка: одета хоть и во все черное, но не без некоторого кокетства, лицо удивительно свежее для ее лет. Растерявшись при виде стольких неподвижных фигур, она сперва замечает одну г-жу Ле Клоаген. Держа обеими руками в темных перчатках сумочку с серебряным замочком, новоприбывшая делает несколько шажков и тоном, в котором сквозит застарелая непримиримая враждебность, произносит: