Учти! Я рабочий человек, меня дальше верстака не бросят. Сколько, думаешь, мне лет?
— У-у.
— То-то, что «у-у». Шестьдесят восемь, вот сколько. Это я к тому, что пугать меня не надо — пуганый.
И мудрить со мной не надо-крученый. На твое подозрение я отвечу так, послушай. У меня дети, внуки, большая семья. И всех их я жить учил. А теперь мне помирать скоро. Раскинь могзами, буду ли я напоследок в грязи мараться? Резон ли мне?.. Тебя как звать?
— Виктор.
— Извини, Виктор, что я на «ты». Привычка.
— Ничего.
— Про прибор тебе так скажу — не знаю. Ничего не знаю. Где я работаю, там чисто, а у прочих — не знаю. Вот у тебя взгляд-то острый, приметливый — чего есть, сам найдешь… Но все же замечу в форме совета: на людей зря не кидайся. Люди у нас в большинстве хорошие, как и всюду. Хорошего человека зря обидишь — себя обидишь.
— Я понял, — сказал я. — Спасибо, Викентий Гаврилович.
— И сохраннее будешь, — добавил он, усмехнувшись. Я и забыл, что похож на Пьеро. Может, этим я и смягчил многодумного Давыдюка. В прохладном полумраке коридора его лицо напоминало оплывшую маску языческого божка. Я понимал, почему он не нравится очаровательной девушке Шуре. Он был из другого мира, того мира, который меня коснулся в детстве, а Шурочке был вообще непонятен и чужд.
— Что ж, десять минут прошли, Викентий Гаврилович. Спасибо.
— Ладно, Витя, чего там? — Он яростно чесанул грудь под рубахой. — Ты мне глянулся. Рыщешь, кидаешься, а глянулся. Предполагаю, тебе еще не раз подсветят по сусалам. Ха-ха-ха!
С этим добрым прогнозом он поднялся со стула и потопал к себе. А я остался и курил. Потом открыл блокнот и торопясь исписал целую страницу.
По привычке я делал записи в своем блокноте, хотя мне давно было ясно, что можно пройти все пункты создания узла, от нуля и до стенда, и ни до чего не докопаться. Ошибался не принцип, ошибались исполнители, если можно так выразиться. И способ обнаружения должен был быть особенный, скорее психологический, чем технологический.
Общая идея и модель были безупречны, но комбинаций технического свойства, на которые опиралась идея, было великое множество, и в их состыковке тоже могла таиться ошибка.
Поначалу задача моя была проста, и понимал я ее просто: мне следовало так или иначе убедить товарищей из института заново заняться более тщательной отработкой узла. Таково было задание, данное мне Перегудовым. Но постепенно, вживаясь в эту атмосферу нервозности и недоговоренности, этого неестественного возбуждения, я ощутил в себе желание помочь не только Перегудову, но и всем здешним товарищам: и Капитанову, и Никоруку, и Шутову. Мне бы изменить тактику, мне бы не раздражать их своим горячечным мельтешением. Это были прекрасные люди, они бы поняли меня. О господи, кто дал мне право судить их и подозревать! Я испытывал чувство странного, глубокого отчуждения от самого себя, того, каким я был всего несколько дней назад. Говорят, шлея попала под хвост. Да, мне попала шлея под хвост, я не умел остановиться, расценив с самого начала свою миссию, как визит лазутчика в стан врагов, я и действовал соответственно. Более того, с некоторым страхом я сознавал, что вряд ли теперь остановлюсь, пока не расшибу лоб о стену рядом с открытой дверью…