Выждав условленное время, я вышел из леса. Увидел нужный мне дом под черепицей. Калитка была не заперта, но на дверях дома висел замок. Пришлось укрыться во дворе за сараем.
Через несколько минут пришла хозяйка. В доме она была недолго и направилась к сараю. Увидев меня, не удивилась.
– Вы из леса?
Я все объяснил. Она указала на лестницу, ведущую на сеновал, куда я и забрался.
Через некоторое время хозяйка принесла мне ломоть хлеба с маслом и медом.
– Подкрепитесь! Наверное, проголодались!
Темнело, когда ко мне на сеновал взобрался Георгий Лукич.
– Ах, братко! Ах, братко! – радостно повторял он, обнимая меня. – Я так переживал. Так переживал!
Вечером, выставив на улицу дежурить двух дочек, Лукич привел меня в хату. Хозяйка Анна нагрела воды. В большой бадье мне устроили настоящую баню, облачили в белье из самотканого полотна, смазали и перевязали раны на ногах. Выложили на стол все, что было. С Лукичом мы выпили по стопке самогона. Разговор длился долго. Главное, Лукич обещал отправить меня к партизанам.
Как выяснилось, в белорусских селах, которыми я проходил, мне не помогали потому, что немцы под видом бежавших пленных засылали провокаторов. Население боялось приютить такого «беглеца», за это расстреливали, а хату сжигали.
В семье Василюка я поправился, окреп, хорошо отдохнул. Передумал я всякое и строил планы на будущее. Часто вспоминал Ивана Власовича Сылко. Гадал о его судьбе.
Каждый вечер Лукич приводил меня в хату и старался как лучше накормить. Даже поросенка зарезал. Я понимал, как рисковала вся семья.
Лукич уговаривал, чтоб я не торопился уходить. Мол, ноги еще не совсем зажили. Однако мне показалось, что настроение его падает. Совсем угрюмый, он возвращался из леса.
Наконец он не выдержал и сказал мне правду. Ему запретили приводить меня в отряд. Больше того, нещадно ругали, упрекали, что приютил провокатора и забыл, сколько бед было из-за таких, как я. Я и сам расстроился, сказал Лукичу:
– Иди завтра в лес и скажи, что я больше не намерен подвергать риску твою семью! Если они не возьмут меня в отряд – я пойду к фронту один! Если со мной что случится – будет на их совести…
На следующий день, когда Лукич взобрался ко мне на сеновал, радость сияла на его лице:
– Радуйся, братко! Завтра пидэм у лис!
Рано утром, облачив меня в крестьянскую свитку и лыковые лапти, Лукич повел меня в лес. Его жена собрала мне в дорогу вещевой мешок. В него положила хлеб, сало, вареное мясо, лук, соль, спички, четвертинку самогона и четвертинку керосина…
2. Партизанская жизнь
На просеке, у развесистого дуба, Георгий Лукич остановился и громко свистнул. Из кустов к нам вышли двое – паренек лет шестнадцати с винтовочным обрезом и старик с винтовкой.