— Даля?..
Она посмотрела почти испуганно.
— Я не Даля… Я — Дайна. — Губы ее говорили совсем по-русски. — Это мою маму зовут Даля…
Она стояла перед ним, не решаясь уходить, наверное, ждала вопросов, и он спросил:
— Скажи-ка, Дайна, попадаются здесь янтарные камешки?
Она рассмеялась, и он отметил теперь, что Даля в ту пору была значительно старше; этой, видно, лет пятнадцать.
— Почему вы знаете, что я их искала?.. Вот смотрите, нравится? — Она провела рукой по груди, и под ладонью ее медово блеснуло сдвоенное кольцо ожерелья.
— Это мама мне подарила. Она сама нашла камни здесь. Давно-давно, когда меня еще не было. Она говорит, пять лет ходила к морю каждое утро. И собрала…
— Пять лет?!
Впервые Соколов почувствовал: и его сердце не вечно.
— Да, пять. — Девчонка неуверенно посмотрела на Соколова, но вдруг рассмеялась: — А когда я у нее появилась, то некогда ей стало ходить к морю. Я ведь маленькая тогда была. Теперь-то я сама хожу сюда, но море почему-то стало скупым, и камни не попадаются. Мне бы хоть один…
Она сделала движение уйти, и Соколов поспешно спросил:
— Объясни мне, пожалуйста, Дайна, что значит твое имя по-русски?
Она опять тряхнула волосами, весело улыбнулась:
— Дайна — это песня, поэтому я всегда пою. А Даля — значит судьба… До свиданья, товарищ летчик, я все равно найду хоть один камешек.
Соколов, как от большой усталости, медленно опустился на одиноко стоящую посреди песка голубую скамейку, долго, неотрывно смотрел в сверкающую пустыню моря…
1978 г.