Дядька еще сильнее хмурит брови. Сейчас не то время, чтобы стоило крестьянину рассуждать по каждому поводу. Молчит. Конь напился, оторвал голову от воды. С его губ падают в речку капли. Дядька садится верхом и уезжает в деревню. Наглядевшись на Васю, уходят мальчишки.
Вася опять моет сапоги один.
Но вот древний старик приносит кадку - замочить в реке. Он шевелит лохматыми бровями, посапывает в обвисших усах закопченной трубкой и тоже долго рассматривает худого русского мальчишку с повязкой на глазу.
- Колик е тобе лет?
Вася отвечает.
- Отец е?
- Есть.
- Кдо он?
- Каменщик.
- Каменщик?
- Дома строил.
- Зедник, - догадывается дед и опять долго сопит трубкой и шевелит бровями. - Я тоже зедник.
Он рассказывает что-то о себе, Вася понимает только одно: немцы и его сына угнали в Германию.
Опять дед курит и молчит. Докурил, поднялся. Сказал Васе, чтобы приходил в гости, показал, в какой стороне от казармы его дом.
Ответить Вася не успел. За его спиной раздались тяжелые шаги часового, лязг затвора. Часовой яростно ругался по-немецки, гнал старика прочь. Старик опустил голову, вздохнул и не спеша ушел.
В общем, как ни стерегли немцы, разговаривать с местными жителями Васе удавалось. А когда на посту около казармы стоял старый австриец, побывавший в первую мировую войну в русском плену, Вася мог разговаривать без помех. Австриец не обращал на это никакого внимания.
Получив задание Философенко поспрашивать об Ироушеке, Вася первым делом осторожно заговорил с ребятишками о школе. Но дети не поняли его, принесли из дома хлеба, картошки и, что-то крича, начали кидать ему через речку. Их прогнал часовой.
Тогда Вася осторожно стал заводить разговор со взрослыми. Некоторые крестьяне уклонялись от беседы:
- Кто его знает, - пожимал плечами какой-нибудь пожилой дядька и торопливо отходил от Васи подальше.
- Простая крестьянка не может про то рассуждать, - отмахивались женщины. - И без того беда за бедой идет.
Но находились и такие, которые отвечали прямо, что плохого об Ироушеке не знают. Учитель. Добрый. Честный.
Ироушек тоже не терял времени. Нужно было или нет, но он почти каждый день появлялся в казарме. Чистенький, улыбающийся, болтал по-немецки с офицерами, угощал их сигаретами, пытался играть на губной гармонике.
Заходил и к пленным. Кивал Васе. Спрашивал у кого-нибудь из пленных, как дела. Рассказывал историю села. Интересовался, нравится ли Бела русским.
Пленные много не разговаривали. Село, мол, приличное, но дома все же лучше.
Усач, Костя Курский, Философенко старались в беседу не вступать, наблюдали за гостем издалека.