— А нам-то что? — удивился Сергей. — Мы далеко стояли.
— Он ещё очень слаб, — с умным видом пояснил Костя. — Не обращай внимания.
— Бред… — прошептал я. — Всё, что было со мной так долго — всего лишь бред?
— Да, ты бредил, — согласился Серёга. — Всю дорогу до больницы. А потом тебе ввели снотворное.
— Здорово… — сказал я.
— Я тебе принесла кое-что поесть, — произнесла жена. Она открыла сумку и вынула оттуда пакет с бутербродами, шоколадку, несколько яблок и большой золотистый апельсин. Больше в сумке ничего не было. О, чудо! Светка не взяла с собой книжку! Это поразило меня сильнее, чем всё, пережитое в бреду. Я почувствовал, что снова теряю сознание.
— Ну, мы пойдём, — сказал Костя. Изо всех сил сопротивляясь накатившему головокружению, я пробормотал:
— Светик, поцелуй за меня Татку и Гоблина.
— Какого Гоблина? — удивилась она.
— Андрюшку…
— С каких это пор он стал Гоблином?
И тут я отрубился.
Она была такой же влюблённой и ласковой, как и во время нашего медового месяца. Там, где прикасались к моей коже её тёплые руки, по телу пробегали потоки возбуждающего огня. Её губы, целовавшие мне лицо, наполняли меня восторгом и блаженством. Её тело было ослепительно прекрасно в свете полной луны, заглядывающей через окно в больничную палату. Я шептал ей на ухо её имя и гладил шелковистые волосы, и ей это безумно нравилось. А потом она подарила мне неизъяснимое наслаждение. И лишь почувствовав приближение кульминационного момента, я схватил лежащий на тумбочке скальпель и вонзил ей под левую лопатку. Она даже не вскрикнула — только неестественно напряглась и беззвучно захлопала ртом. В это мгновение я выбросил в неё свою энергию любви. Затем её тело сползло с меня, я перевернул её на спину и сделал скальпелем глубокий разрез от вагины до самых грудей. Это было невероятно красиво! Я расширил рану руками и уткнулся лицом в ещё бурлящий кровью живот. И вдруг увидел весь этот ужас со стороны, откуда-то из-под потолка. Собственный крик и разбудил меня.
В руке я держал помятый апельсин.
Ведьма не лгала. Человеку свойственно ошибаться, а значит, сеять вокруг себя зло, ведь любое зло — есть трагическая ошибка воли. Эти ошибки имеют свойство оставлять следы, чёрные следы, которые неизгладимыми отпечатками ложатся на место, где человек жил.
Анатолий Костылев жил во мне.
И что теперь? Может, мне лучше умереть? Но не означает ли это сравняться с ним, предав дарованную мне Возможность?
А чтобы жить, необходимо не бояться заглянуть в себя. Как бы ни хотелось сделать вид, что там, внутри, всё хорошо. Как бы ни было страшно. Как бы ни хотелось забыть.