Далее полковник распоряжался исключительно выразительными жестами. Взмах руки — и Вася Маляренко, обеими руками подхватив Ушастого под пузо, бегом вынес его во двор. Энергичное движение кистью, и четверо — больше не помещалось возле лестницы, мешали бы друг другу нормально целиться — рассредоточились. Трое держали под прицелом двух автоматов и пистолета прибитые новехонькими гвоздями потемневшие доски, а Доронин с самым будничным видом прицелился острым концом лома, всадил его меж двух досок, навалился сверху вниз. Доска выгнулась, заскрипела, один ее конец с треском выскочил…
Автоматная очередь изнутри в темном замкнутом пространстве прозвучала оглушительно — и опер, скрючившись и левой рукой прижимая правую к животу, непроизвольно вскрикнул от боли, но Доронин одним махом оттащил его за шиворот, затолкнул в комнату. Сам уже отпрыгивал, перекидывая автомат из-за спины — и три очереди хлестанули в ответ по темным доскам, от всей души, в упор, на опустошение магазина.
Летели щепки, воняло тухлой пороховой гарью, изнутри еще раз стрекотнул автомат, совсем коротко — и затих. Но они еще какое-то время решетили подлестничное пространство, невеликое, всего-то метр на два, стараясь пройтись по всем уголкам тайника. В довершение полковник, запрыгнув на ступеньку и сменив проворно магазин, прошелся длинной очередью по тайнику сверху, безбожно дырявя ступеньки.
И настала тишина. В горле першило от пороховой гари, но приходилось этим пренебречь, и Доронин, подхватив лом, уже без всякой опаски принялся выламывать доску за доской. Уцелеть внутри после подобной обработки мог разве что колдун, каковых до сих пор в бандформированиях как-то не попадалось.
Слышно стало, как на первом этаже тихонечко, с подвываниями причитают женщины, а на улице заливается ожесточенным лаем Ушастый. Доски отлетели, Доронин посветил туда фонарем, удовлетворенно хмыкнул, скрючился в три погибели и принялся головой вперед вытаскивать из-под лестницы постояльца. За ним волочился автомат — ремень запутался вокруг запястья.
Воспользовавшись краткой передышкой, полковник заглянул в комнату, где обнаружил в общем не внушавшее тревоги зрелище: опер сидел на табурете, скорчившись и шипя сквозь зубы от боли, а Уланов ловко бинтовал ему руку.
Судя по лицам обоих, особых трагедий ждать не следовало.
— Что там? — спросил полковник.
— Да так, — сказал Уланов, вывязывая узел. — Средний палец орлу пулей отсекло начисто — и только. Не переживай, Витек, будешь в столице девкам хвастать, как тебе пальчик злобный душман откусил…