За спиной у Стерлядкина стоял белокурый, с живыми глазами, миловидный мальчик лет пятнадцати, в зеленом охотничьем казакине. Он всхлипывал и утирал рукавом слезы. Услыша этот плач, Стерлядкин обернулся и произнес полусердито и наставительно:
— Пошел, пошел, говорят тебе! Еще расхныкался тут! Другой бы рад был, что оставляют его дома, на печке… Что, за тобой няньку, что ли, возить? Ты рассуди, ведь это не в Осоргино хлопунцом прокатиться… тут, брат, осень на седле сидеть… чичер захватит, разнеможешься… куда тебя девать? Притом же в охоте что будешь делать? Волка отродясь не травливал, лисицы в глаза не видал…
— Помилосердуйте, сударь!.. Что ж я опосля того за человек выхожу?.. Когда ж я должен научиться? Выходит, мне и век из хлопунцов не вытти!.. А вот прикажите только, — я лучше старых балбесов управлюсь с делом…
— О чем он хлопочет? — спросил граф.
— Да вот дурак, оставляю дома, при молодых, так нет, возьми его в отъезжее! Тоже охотника корчит!.. Возьми, а там и нянчись с ним! Он думает, что это легкое дело, домашнее…
— Батюшка, ваше сиятельство! Заступитесь!.. Нешто я уж так, не человек?.. — приступил мальчик.
Кое-как общими силами склонили Стерлядкина. Он согласился, примолвя:
— Смотри же у меня, если только там раскиснешь или лошадь подобьешь, я тебя тогда пешком прогоню домой. Ступай, собирайся!
Обрадованный мальчик не находил, как выразить свою радость; он поцеловал руку Стерлядкина, поклонился нам и побежал по двору вприпрыжку.
Вечером мы долго не засиживались и, напившись чаю, часу в десятом разошлись по местам, обещая каждый встать ранее других. Стерлядкин слушал и подсмеивался, и он был прав, как оказалось на деле: наутро никто из нас не думал еще открывать глаз, как комната наша осветилась, и в ней появился человек с подносом, а вслед за ним и сам хозяин в своем утреннем наряде.
— Что ж, горячие охотники, видно, вы только на словах! Поднимайтесь-ка!..
Мы вскочили словно по команде, собрались живо и в свою очередь начали торопить самого Стерлядкина к отъезду.
Чуть брезжилось, когда мы сели в коляску и поскакали по ровной проселочной дороге; сменив в полупути подставных лошадей, мы ровно в полдень очутились на широком выгоне, отделявшем большое село Братовку и господское гумно от усадьбы.
Миновавши конный двор с конюшнями и высоким манежем и множество хозяйственных новых и прочно поставленных строений, мы подъехали двором к одному из флигелей, с мезонином и балконами по обеим сторонам, вроде продолговатых крытых террас. Прямо против нас стоял небольшой, довольно уже ветхий дом, за которым раскидывался во всю ширину двора густой сад, а над ним высился тонкий шпиль красивой колокольни и купол домовой церкви.