— Ну, об этом не хлопочите, — отвечал я, надумавшись на свободе, как поискуснее солгать, — Я еще с утра приказал Игнатке перековать пристяжных и перетянуть шину на колесе. Ведь завтра в поход, так надо же исправить…
Это успокоило многих. Спросили еще раза три о Феопене и мирно улеглись спать. Наутро мы пробудились очень рано, и первый вопрос у всех был: где Феопен? Но — увы! — и Феопен, и Пашка, и моя подкованная тройка с Игнатом как будто и на свет не раживались Вплоть до девяти часов только и речи было, что о Феопене и его спутниках. Я упорно молчал, твердо надеясь, что рано или поздно они явятся. Наконец вбежал к нам Фунтик, как будто с вестью о пожаре.
— Феопен Иванович идет, и лошадей ведут! — проговорил он наскоро.
Вместо расспросов мы вышли один по одном и очутились посреди выгона.
По одной из окольных дорог, не со степи, а от соседних хуторов, тихо шел Феопен в своем фризовом балахоне. Он нес что-то похожее на маленькую собачку, которая прыгала и вертелась у него на руках. Следом за ним тройка, поднатужась, везла грузный воз. По сторонам шли Игнат и Пашка. У одного в руках были вожжи, другой управлялся с таким же неспокойным зверьком, как и у Феопена.
Недоумевая, на что подумать, мы молча дождались, пока Феопен Иванович очутился от нас в десяти шагах. На руках у него рвался и юлил всячески живой сурок. Взмыленные лошади подвезли к нашему крылечку покрытый попонами грузный воз, в котором, судя по упору тройки, было не меньше пятидесяти пудов клади.
— Что это? Где это? Как? Откуда? — И множество подобных вопросов и восклицаний встретили в один раз нашего мудреного затейника.
— Да вот, ездили поглядеть, как запретный зверь ловится, — отвечал Феопен и, сдав сурка одному из охотников, которые сбегались со всех концов поглазеть на происходившее, он полез на колесные ступицы и, сдернув попоны, покидал на пол около десятка давленых сурков. Остальная кладь состояла из капканов весьма отчетливой и прочной работы. Судя по емкости телеги и высоте вороха, надо было полагать, что тут их было штук до двухсот, — следовательно, одного железа не меньше сорока пудов.
Неожиданная новость эта до того озадачила всю честную компанию, что никто не решался высказывать вслух своих мыслей. Глядя на это темное пока для всех дело, я как-то невольно припоминал те веские слова, которых смысл теперь только начал понемногу объясняться.
«Да што… ничево-с… как не пустить: захотят — пустят!» — думал я беспрестанно и полагал наверное, что вся эта проделка, всею ее тяжелой стороной, ляжет прямо на дистаночного и его грозную инструкцию. «Кстати же, — думал я, — там есть кое-что о сурках и капканах!»