— Доброе утро!
Ранний прохожий, решивший, что я обращаюсь к нему, рассеянно буркнул в ответ: «Доброе», и пришлось вежливо раскланяться, чтобы не создавать впечатления сумасшедшего. Хотя, опасаться нечего: даже если мое поведение покажется странным или неуместным, ни упрека, ни более серьезных последствий не будет. Каждый имеет право на свободу быть таким, какой он есть, не больше и не меньше. До тех пор, пока не станет лезть со своей свободой на чужую территорию, разумеется.
Замок щелкнул, приветливо, но слегка злорадно, словно подхихикивая надо моими злоключениями.
— Смейся-смейся, — равнодушно разрешил я. — Только когда нагрянут октябрьские туманы, не проси меня о свежей смазке.
Оставаться на улице для продолжения односторонней беседы не хотелось: сентябрь тоже начинал показывать свою темную сторону, слезливую и сопливую, поэтому я вошел в дом, захлопнул дверь и тщательно вытер подошвы сапог о коврик.
Замок помолчал примерно с минуту, потом издал звук, похожий на ворчливый скрежет. Мол, пошутил неудачно, мол, мы же свои люди, всегда сочтемся.
— Я подумаю.
Короткий вопросительный скрип.
— Подумаю, какую марку смазки выбрать. «Аккерсон», к примеру. Или больше подойдет «Бауэр»?
Порыв уличного ветра пролетел через замочную скважину со свистом, больше всего напоминающим азартное удовлетворение.
Вот так почти каждое утро. Разговариваю с дверью. Это нормально? Для меня — вполне. Я вообще люблю поговорить. Правда, и одиночество люблю, но не одновременно, а порознь, когда устаю от общения. Собственно, поэтому и работа, выбравшая меня, не связана с толпами народа и намозоленным от бесконечной болтовни языком. Даже персонала в салоне количество весьма и весьма ограниченное. Собственно, я и…
— Утро.
Вот кого-кого, а ее дверь всегда пропускает бесшумно и галантно, и я очухиваюсь только, когда мне в спину втыкается то энергичное, а то вялое, как сегодня, приветствие.
Соглашаюсь:
— Утро.
Огромные сонно-голодные глаза на бледном личике моргнули, передавая движение всей голове, желтовато-серые кудряшки слегка взлохмаченных ветром волос всколыхнулись, а вельветовый берет цвета красного вина пополз вслед за зацепившими его пальчиками.
— Отвратительная погода.
Киваю, хотя и сомневаюсь, что Ева видела в своей жизни осень, отличную от местной. Как и я, фроляйн Цилинска родилась и выросла в Ройменбурге, а если и покидала пределы города, то на слишком непродолжительное время, чтобы успеть заметить вокруг существование иных миров.
— Вижу, ты к ней вполне подготовлена.
— А? Ага.
Присаживается на низкий пуфик, разгребает складки широченной цветастой юбки и начинает стаскивать ботинки. Стаскивает медленно и безучастно, словно не умом понимает, зачем это делает, а выполняет заложенную программу. Ботинки, кстати, того фасона, который называют туристским, с толстой подошвой, выглядящие комично громоздкими на тонких Евиных ногах, особенно в сочетании со всем остальным нарядом.