Надя с интересом взглянула на меня, что-то в её взгляде было таинственно притягательное, и я пропел в шутку:
- Ах, Надя, Наденька мне б за двугривенный – в любую сторону твоей души!
Надя улыбнулась и ушла в кухню. Лариса сразу насторожилась, что и было моей целью - задеть ревнивицу.
- А я вот один, а их много, - развёл руками Павел, - хорошо, что заскочил. Я там приготовил тебе осциллограф, но ты посиди!
Дело в том, что мне надо было дома настроить видак, у Павла был осциллограф, и как-то на работе договорились, что зайду за ним.
Но я-то припёрся с другой целью: в поисках Ларисы.
- Посидим, раз моя подруга здесь, - согласился я.
- Да? А кто тут твоя? – простодушно спросил Павел.
Лариса проявила реакцию и пересела ко мне на колени.
- Вот оно, что! Она у меня в первый раз, и знаешь, поразила.
- Да она всех поражает, красотка! – невежливо завели мы разговор в третьем лице о присутствующей даме.
- Красотка-то точно. Но здесь другая гносеология. Не в этом дело!
- В чём же? – решил я поддержать философские изыски Павла.
Я давно заметил, что физически ущербные люди, если не спиваются совсем, много рассуждают о жизни, о её смысле и становятся от этого мудрыми.
- Она другая, чем эти! - обвёл он рукой остальных девушек, и те, наверно, возмутились, если бы разговор шёл не о Ларисе. Удивительное дело, ни разу не видел, чтобы кто-то из её подруг пытался оспорить превосходство оторвы.
Подруги молчали, Лариса тоже, пиар работал на неё.
Павел выпил со мной с полстакана мадеры и возбуждённо, жестикулируя руками, начал резать правду-матку:
- Кто эти? Эти блядво! Эти за стакан вина что хочешь, сделают!
- Не обижай девчонок. А то не будут тебе делать, - сдержал его я.
- Эти? – опять повторил горбун, - других найду! Да они не обидятся, привыкли ко мне. А твоя, твоя … богиня! – нашёл он, наконец, слово.
- Да ты меня первый раз видишь! – открыла Лариса рот.
- Первый. Но знаю.
- Пьяное признание в любви, вот что твои слова, - сказала девушка.
- Вот-вот! – ты сразу поняла, - признание, а им я не признавался, ты спроси.
Не знаю, куда бы завёл сей диспут, но тут постучался и вошёл в дверь парень, лет тридцати, с каким-то уж слишком тоскливым лицом.
- Ты опять здесь, Надя, - обратился он к поблёкшей блондинке, - пошли домой.
- Да ты садись, - пригласил Павел.
- Не буду пить чужое вино, - ответил парень, - а на своё денег нет.
Они ушли.
- Толяй три года отсидел за воровство, - сообщил Павел, - гордый, блин!
- А там только так, - сказала Лариса, - или гордый, или «Машка.»