Смолин сурово посоветовал:
— Если хочешь, чтобы тебе верили, поменьше произноси пустых слов и больше говори правды о себе и бандеровском подполье. Пока ты не имеешь никаких прав хвалить Советскую власть. Ну чего ты вылупил глазищи? Не понял?
— Понял!
— Вот и хорошо. Теперь перекур. — Смолин достал пачку измятого, немного подмоченного жарким потом «Беломора», протянул хозяину: — Кури, если курящий.
— Курящий, как же! В схроне нельзя не баловаться табаком, не пить горилки. Пропадешь от смутных думок.
Дымили, молчали, разглядывали друг друга. Думали каждый о своем, конечно. Все несложные мысли Миколы были отпечатаны на его лице: «Получу или не получу амнистию?»
А Смолин думал о том, какая же сила у Советской власти. Запуганных, затравленных еще со времени фашистской оккупации людей держат бандеровцы в страхе и повиновении, кровью обагрили не одну селянскую хату, в которой нашлись смельчаки, пытавшиеся подать голос против насильников. Но слово правды находит дорогу к людскому сердцу. Дошло оно сегодня до Миколы, завтра, может, Роман прозреет. И настанет день, когда в Закарпатье и духу не останется от бацдеровского отребья. И заживут люди свободно и спокойно. Мудрый указ выпустило правительство, правильную ведет стратегию — человек должен жить по правде, знать свои права и верить, что власть их охраняет. А здесь, у границы, он, боец переднего края, и есть представитель власти и потому обязан во всем досконально разобраться.
Каменщиков, стойко молчавший, не вытерпел, хмыкнул, возмущенно дернул головой:
— Протягиваешь руку за амнистией, а сам ловчишь. Странно! Микола ничуть не обиделся, улыбался во весь рот.
— А что ж тут непонятного? По-моему, дело ясное как божий день. Цену я себе набивал. Хотел показать пограничникам, что я не какая-нибудь мелюзга. Потому и с оружием явился.
Каменщиков продолжал:
— А зачем тебе надо было писать такую записку Петру? Свести с ним старые-счеты?
— Так, товарищ, так! Ненавижу я этого гестаповца. Давно зуб на него точу.
— Вот и это подозрительно.
— Хватит вопросов, Олег, — вмешался Смолин. — Во всем остальном разберемся вместе с капитаном Кондрашиным.
Капитан Кондрашин слишком хорошо знал Смолина как умного, дальновидного, беспощадного к врагам и справедливого к своим пограничника, поэтому близко к сердцу принял все рассказанное им, глубоко задумался и после долгого молчания сказал:
— Не верю я твоему будто бы раскаявшемуся «крестнику», Не подходит Микола под Указ. Хитрит. Изворачивается. Хватается за Указ, как утопающий за соломинку. Такое у меня ощущение.