6
На другой день пани Мария поведала мне о том, как пан Затурецкий угрожал ей, как, накричав на нее, пошел жаловаться; голос у нее дрожал, она чуть не плакала; во мне закипела злость. Я прекрасно понимал, что секретарша, до сих пор смеявшаяся над моей игрой в прятки (хотя голову даю на отсечение, что смеялась она скорее из симпатии ко мне, чем если бы это действительно ее забавляло), чувствует себя теперь оскорбленной и причину своих неприятностей, естественно, видит во мне. А когда к этому прибавились еще и раскрытая тайна моей мансарды, нескончаемый стук в дверь и тревога Клары, моя злость переросла в сущую ярость.
Но именно в ту минуту, когда я, разъяренный, метался по канцелярии пани Марии, кусая губы, орал и помышлял о мщении, распахнулась дверь и на пороге возник пан Затурецкий. Когда он увидел меня, лицо его осветилось счастьем. Он поклонился, поздоровался.
Да, он явился преждевременно, явился чуть раньше, чем я успел продумать свою месть.
Он спросил меня, получил ли я вчера его записку.
Я молчал.
Он повторил вопрос.
— Получил, — сказал я.
— И вы, надеюсь, напишете эту рецензию?
Передо мной стоял хилый, упрямый, просящий человечек; я видел поперечную морщину, прочертившую на его лбу линию одной-единственной страсти; вглядываясь в эту незамысловатую прямую, я понял, что эта линия определяется двумя точками: моей рецензией и его статьей; что в его жизни, кроме этой маниакальной прямой, нет иного прегрешения, все остальное — сплошная аскеза святого. И тут меня осенила спасительная злонамеренная мысль.
— Думается, вам должно быть ясно, что после вчерашнего происшествия мне не о чем с вами разговаривать, — сказал я.
— Не понимаю вас.
— Не ломайте комедию. Она рассказала мне все. Вы напрасно отпираетесь.
— Не понимаю вас, — проговорил недоросток снова, но на этот раз уже решительнее.
Я перешел на добродушный, можно сказать, дружеский тон: — Послушайте, пан Затурецкий, я не стану вас ни в чем упрекать. Я ведь тоже любитель женщин и вполне понимаю вас. На вашем месте и я бы стал домогаться такой красивой девушки, окажись я с ней наедине в квартире, да еще при том, что под болоньей она была совершенно голой.
— Это оскорбление, — побледнев, проговорил недоросток.
— Нет, это правда, пан Затурецкий.
— Это вам сказала та дама?
— У нее нет от меня секретов.
— Товарищ ассистент, это оскорбление. Я женатый человек! У меня жена! У меня дети! — Человечек сделал шаг вперед, под его натиском мне даже пришлось отступить.
— Тем хуже, пан Затурецкий.
— Что значит это ваше «тем хуже»?
— А то, что если вы человек женатый, ваше женолюбие — отягчающее обстоятельство.