— Вы, дедушка, всегда позволяете маменьке над вами командовать!
— Совершенно верно, — ответил дедушка. — Рэйчел, душа моя, даже ребенок заметил, что я нахожусь под женским башмаком — настолько это очевидно.
— Так почему же вы не стоите на своем, как подобает мужчине? — спросил маленький Гарри, всегда готовый поддержать брата.
Дедушка улыбнулся странной улыбкой.
— Потому что мне больше нравится сидеть, мой милый, — сказал он. — Я старик, и стоять мне трудно.
Старший из близнецов, благодаря своему детскому остроумию и чувству юмора, а также интересу к некоторым занятиям старика, был его любимцем и постоянным собеседником, он смеялся его шуткам и выбалтывал ему все свои ребячьи тайны, в то время как Гарри никогда не знал, о чем говорить с дедом. Джордж был тихим, любознательным мальчиком и сиял от радости, попадая в библиотеку, повергавшую его брата в мрачное уныние. Он любил листать книги, когда еще с трудом их поднимал, и принялся читать их задолго до того, как начал понимать прочитанное. Гарри же, наоборот, сиял от радости, оказавшись в конюшне или в лесу, всегда готов был отправиться на охоту или удить рыбу и с самых юных лет обещал достичь высокого совершенства во всех подобных занятиях. Как-то, когда они были еще совсем детьми и корабль их деда отправлялся в Европу, их спросили, какие подарки должен привезти им капитан Фрэнкс. Джордж долго колебался, не зная, выбрать ли книги или скрипку, а Гарри сразу же потребовал маленькое ружье, и госпожа Уорингтон (как ее тогда называли), очень огорченная плебейскими вкусамв своего старшего сына, от души похвалила выбор младшего, более достойный его родового имени и происхождения.
— Книги, папенька, может быть, и неплохой выбор, — ответила она отцу, который пытался убедить ее, что Джордж имеет право на собственное мнение. Хотя у вас, по-моему, и так уже есть почти все книги, какие только существуют в мире. Но как я могу хотеть (пусть я ошибаюсь, но хотеть этого я не могу!), чтобы мой сын и внук маркиза Эсмонда стал скрипачом!
— Вздор, дорогая моя, — ответил старый полковник. — Вспомни, что пути господни — не наши пути и что каждое живое существо рождается с собственным внутренним миром, вторгаться в который — грех. Что, если Джордж любит музыку? Ты так же не можешь этому помешать, как не можешь запретить розе благоухать, а птице петь.
— Птице! Птица поет потому, что это заложено в ее природе, а Джордж ведь не родился со скрипкой в руках! — ответила миссис Уорингтон, вскинув голову. — Во всяком случае, я девочкой, когда училась в Кенсингтонском пансионе, ненавидела клавесин и выучилась играть, только чтобы угодить маменьке. Говорите что хотите, сударь, я все равно не в силах поверить, будто пиликанье на скрипке пристало человеку знатного рода.