— Смотрите! Гут уже пустил в ход тухлые глаза!
Он, впрочем, мгновенно выпустил Лизочкину руку и сказал уже спокойным тоном светского человека:
— Начнем мы, конечно, с селедочки.
И вдруг снова сделал тухлые глаза и прошептал сладострастным шепотом:
— Боже, как она хороша!
И Лизочка не поняла, к кому это относится — к ней или к селедке, и от смущения не могла есть.
Потом начался разговор.
— Когда мы с вами поедем на Капри, я покажу вам поразительную собачью пещеру.
Лизочка трепетала. Почему она должна с ним ехать на Капри? Какой удивительный этот господин!
Наискосок от нее сидела высокая полная дама кариатидного типа. Красивая, величественная.
Чтобы отвести разговор от собачьей пещеры, Лизочка похвалила даму:
— Правда, какая интересная?
Гутбрехт презрительно повернул свою голую голову, так же презрительно отвернул и сказал:
— Ничего себе мордашка.
Это "мордашка" так удивительно не подходило к величественному профилю дамы, что Лизочка даже засмеялась.
Он поджал губы бантиком и вдруг заморгал, как обиженный ребенок. Это называлось у него "сделать мусеньку".
— Детка! Вы смеетесь над Вовочкой!
— Какой Вовочкой? — удивилась Лизочка.
— Надо мной! Я Вовочка! — надув губки, капризничала орлиная голова.
— Какой вы странный! — удивлялась Лизочка. — Вы же старый, а жантильничаете, как маленький.
— Мне пятьдесят лет! — строго сказал Гутбрехт и покраснел. Он обиделся.
— Ну да, я же и говорю, что вы старый! — искренне недоумевала Лизочка.
Недоумевал и Гутбрехт. Он сбавил себе шесть лет и думал, что "пятьдесят" звучит очень молодо.
— Голубчик, — сказал он и вдруг перешел на "ты". — Голубчик, ты глубоко провинциальна. Если бы у меня было больше времени, я бы занялся твоим развитием.
— Почему вы вдруг говор... — попробовала возмутиться Лизочка.
Но он ее прервал:
— Молчи. Нас никто не слышит.
И прибавил шепотом:
— Я сам защищу тебя от злословия.
"Уж скорее бы кончился этот обед!" — думала Лизочка.
Но тут заговорил какой-то оратор, и Гутбрехт притих.
— Я живу странной, но глубокой жизнью! — сказал он, когда оратор смолк. — Я посвятил себя психоанализу женской любви. Это сложно и кропотливо. Я произвожу эксперименты, классифицирую, делаю выводы. Много неожиданного и интересного. Вы, конечно, знаете Анну Петровну? Жену нашего извест-ного деятеля?
— Конечно, знаю, — отвечала Лизочка. — Очень почтенная дама.
Гутбрехт усмехнулся и, раздвинув локти, погарцевал на месте.
— Так вот эта самая почтенная дама — это такой бесенок! Дьявольский темперамент. На днях пришла она ко мне по делу. Я передал ей деловые бумаги и вдруг, не давая ей опомниться, схватил ее за плечи и впился губами в ее губы. И если бы вы только знали, что с ней сделалось! Она почти потеряла сознание! Совершенно не помня себя, она закатила мне плюху и выскочила из комнаты. На другой день я должен был зайти к ней по делу. Она меня не приняла. Вы понимаете? Она не ручается за себя. Вы не можете себе представить, как интересны такие психологические эксперименты. Я не Дон-Жуан. Нет. Я тоньше! Одухотвореннее. Я виртуоз чувства! Вы знаете Веру Экс? Эту гордую, холодную красавицу?