Мысли остановились. Как будто им понадобилось сломать невидимую преграду, чтобы пойти дальше.
Они пошли дальше: Смогу вернуться и быть богатым?
Да, подумал он, какая-то часть его цеплялась за возможность когда-нибудь вернуться и стать богатым. Он сидел под высокими деревьями с поникшей головой. Он ждал, пока ему станет лучше. Пока он примирится с этой мыслью.
Но лучше не стало. Стало хуже. Вдруг вспомнилось, что он чувствовал после побега с "Эльмиры", когда никто его не преследовал, никто даже не крикнул вслед. Снова он почувствовал себя полностью обесцененным, печально призрачным. Да, понял он, только существование Аарона Блауштайна помогло ему почувствовать себя настоящим, узнать, кто он.
Теперь он остался один.
Он поднял лицо. Небо было исколото миллионами звезд прекрасной ночи. Он глядел вверх и удивлялся: как можно быть одиноким и в то же время не одиноким? Как можно ничего не стоить и все же чего-то стоить?
Он подумал: Я должен это понять. Если собираюсь жить.
Он обдумывал эти слова, когда послышался шум. Он испуганно оглянулся, во тьме проявилась фигура. Она приблизилась и склонилась над ним.
— Как насчет овечки, парень? — прошептал голос. — Не желаешь овечку?
— Нет, — сказал Адам. — Прошу вас, нет.
— А то, гляжу, ты тут совсем один сидишь, — сказала она и присела на бревно, не слишком близко к нему.
Помолчав, она сказала:
— Полтинник. Всего-то полдоллара.
Он не ответил.
Она сказала:
— Не каждой девушке достается то, чем Молли владеет по милости Отца Всемогущего. Я готова оказать тебе честь. Так что уверяю, молодой человек...
— Я хочу посидеть здесь, — сказал Адам.
— Ну, посиди, отдохни, — сказала она.
И больше не проронила ни звука. Стало так тихо, что он даже забыл, что она здесь. Потом услышал её дыхание. Незаметно скосил на неё глаза. По тому, как мерцало во тьме её белое лицо, было ясно, что она смотрит вверх.
Чуть погодя он сказал:
— Молли.
— Да?
— Откуда ты родом?
Немного помолчав, она ответила:
— Клойн.
— Где это?
— В Ирландии, — сказала она. — Я ирландка.
— Красиво там? — спросил он.
Секунду было так тихо, что ему показалось, она не расслышала вопроса.
Потом она вскочила. Она наклонилась к нему под темными деревьями.
— Сукин ты сын! — сказала она дрожащим от гнева голосом. — Ты тупой, паршивый сукин сын. А ведь я чуть было не дала тебе это. За так, дурак. Клянусь — клянусь святыми ранами Господа нашего.
Она ударила его. Он удивился, насколько слабым оказался удар, пришедшийся в бровь, и второй, задевший плечо. Она снова ударила, но он почему-то не мог пошевелиться.