Пушинка быстро превращалась из котенка в сильную, стройную кошечку с глазами, мерцающими как алмазы. Генри любил ее больше других животных на ферме и регулярно кормил ее сырыми яйцами, из-за которых шерстка Пушинки становилась еще более густой и блестящей.
– Она очень терпелива и осторожна на охоте, – говорил Генри, – я видел, как она подкрадывалась к мышке и потом поймала ее.
Часто Евгения и я, сидя у окна, часами разговаривали о школе, или я читала ей что-нибудь. Пушинка прогуливалась по плантациям с независимым видом, как бы говорила:
– Я – самая прекрасная кошка, и вам всем следует это хорошенько запомнить.
Мы с Евгенией обычно смеялись над этим. Пушинка останавливалась, одаривала нас взглядом, после чего удалялась легкой походкой в какое-нибудь свое любимое место.
Вместо ошейника мы повязали Пушинке на шею розовую ленту Евгении. Сначала она старалась избавиться от ленты, но со временем Пушинка привыкла к ней и заботилась о ленте так же хорошо, как и о шерстке.
Однажды серым ветренным днем я бегом возвращалась из школы, глядя на грозные тучи и опасаясь попасть под ливень. Я даже обогнала Эмили, которая шла, полуприкрыв глаза и так крепко сжав свои тонкие губы, что они побелели. Такой она обычно была, когда в школе ее что-нибудь сердило или вызывало досаду, чаще всего это было связано со мной. И сегодня, возможно, это было из-за похвалы мисс Уолкер за хорошо выполненное мной домашнее письменное задание. В этих случаях от досады и злости Эмили втягивала голову в плечи и походила на огромную ворону, Я старалась избегать Эмили, не попадаться ей на язык, так как ее злые слова просто вонзались мне в сердце.
Гравий разлетался у меня из-под ног, так я стремительно бежала к дверям дома. Запыхавшись, я вбежала в дом, горя желанием показать Евгении мои первые письменные работы с оценкой «отлично», написанной ярко-красными чернилами в верху страницы. Зажатый в кулачке листок развевался словно флаг Конфедерации во время битвы с янками, запечатленной на некоторых наших картинах. Я пробежала по коридору к комнате Евгении, переполненная радостью и волнением.
Но как только я взглянула на Евгению, моя радость быстро улетучилась, мое дыхание остановилось, словно воздух вышел из легких, как из проткнутого воздушного шарика. Евгения была вся в слезах, которые ручьями стекали по щекам и капали с подбородка.
– Что случилось, Евгения? Почему ты плачешь? – спросила я, нахмурившись. – У тебя что-нибудь болит?
– Нет.
Она вытерла слезы своими маленькими кулачками, которые, казалось, были не больше, чем у кукол.