Из одноэтажного хозблока пахнет подгоревшей кашей… С танцплощадки расположенного поблизости дома отдыха доносится отдаленная музыка… Я порезался бутылочным осколком… Но почему кровь у меня во рту?..
Или мне уже двадцать?.. И я спьяну полоснул стеклом по губе, когда уже через силу высасывал на спор десятую бутылку жигулевского из ствола, перед этим неловко отбив у ней горлышко?..
Но тогда почему я лежу на холодной земле и кто-то теребит меня за рукав?.. Я заснул, добредая домой от друзей в сугробе и теперь меня повезут в трезвяк?.. Есть ли деньги, чтобы откупиться?.. Дадут ли позвонить знакомым по телефону?..
Господи, как болит голова!..
Стараясь не делать резких движений головой, я оперся на руки и, неловко перевернувшись, уселся на полу.
Наконец-то я окончательно очухался и врубился в окружающую действительность.
Пару раз фыркнув, словно купающаяся возле берега собака, которую неожиданно накрыло волной от проезжающегося вдалеке катера, я выплюнул изо рта какие-то шерстяные лоскутки, перемешанные с опилочками (на вкус – сосна) и произвел первоначальное сканирование ситуации.
При этом я не вертел шеей, а слегка поворачивался всем корпусом, потому что голова при малейшем же движении швыряла по всему организму огненные сгустки боли – казалось, будто мозги трутся о черепную коробку, которая ни с того ни с сего обросла изнутри наждаком. Более того, каждый бум-бум ударника отдавался в моей поврежденной тыкве пронзительным эхом, от которого хотелось зарыдать.
Надо мной наклонились двое – парень с красной повязкой на рукаве и какой-то тип, судя по остроносому рылу – из дискотечной администрации.
Я, очевидно, представлял из себя довольно любопытную картину – плотного сложения хорошо одетый мэн, сидящий на полу вонючей кладовки.
На морде у меня налипли опилочки-лоскуточки, брюки были частью в краске, частью в каком-то хозяйственном говне; из нагрудного кармана торчали мелкие долларовые купюры, сам пиджак был порван в нескольких местах, брюки разошлись по шву, так что пах вентилировался. С башки на лицо стекала кровь, а в правой руке был зажат кружевной лифчик – мой единственный трофей.
В двери уже заглядывали любопытные, так что я вынужден был пресечь появление посторонних.
– Вон! – рявкнул я в сторону двери, тотчас же вскакивая на ноги и приказным тоном обращаясь к обнаружившим меня людям. – Никого не впускать!
Эти двое просекли, что раз человек так себя ведет, то у него для этого есть кой-какие основания, и блокировали дверь своими телами.
Я проворно спрятал лифчик в карман и заявил: