И едва я бросился в толпу, медленным червяком заползающую в отверстую пасть метрополитена, в кармане у меня снова завибрировало.
Мне было достаточно услышать в трубке начало «приветканья» Зима, как я прервал его словом «понял», выключил телефон и через десять метров незаметно уронил его вниз, под многотысячные ноги толпы.
Да здравствует Кира Еськов, детективный автор, парадоксалист и арахнолог!
Только в вагоне пригородного поезда, сидя рядом с Серёгой, я смог сосредоточиться над решением шарады Зима. До этого времени, по правде говоря, я над ней и не задумывался. Мне было совершенно очевидно, что послание многократно продумано и выверено, оно предназначено мне одному, и никто, кроме меня, будь он хоть семи пядей во лбу, его не прочитает. Потому что предварительным турниром мы называли не собственно отборочные соревнования пистолетчиков, а самые первые, пристрелочные упражнения, в которых мы, вчерашние школьники, а теперь – стрелки-спортсмены, сходились меряться письками. Результат этих стрельб не записывался и не фиксировался, и только мы с Зимом, вышедшие в финал, выбили одинаковое число очков – 48, победу записали ему, так как пробоины легли ближе к центру. Окажись кто-нибудь из нас вторым, он не смог бы вспомнить эту цифру – неудачи мы стараемся забывать, и потому Зим никогда не стал бы использовать её как «вешку». Последнюю жену Зима звали Таня, и всё бы указывало на речку Катаня, которая действительно сбегает в океан с восточного берега Сахалина, да вот только я крутил роман с её сестрой, а это, товарищи, уже совсем другая история… впрочем, так же, как то, что звали мы «сахалином», и разницу в минус пять дней, которые надлежало прибавить к девяти… «Пять дней назад», – любил говорить Зим по поводу срочных дел. Собственно, сейчас только сроки и имели значение. Нам необходимо было оказаться на другом конце страны в кратчайшие сроки и совершенно незаметно, а это возможно сделать только на военно-транспортном самолёте, где никому не придёт в голову записывать в бортовой журнал старых приятелей или сослуживцев… И лететь в восемьдесят седьмом году я отказался в Японию, когда этого потребовал от меня перепившийся одеколона абориген, забравшийся в кабину с малокалиберной винтовкой. Мы с Зимом отпинали его сапогами и никому не рассказали о произошедшем.
Для верности я записал все фразы телефонограммы на оборотной стороне коробки от «Беломора», и с каждым словом его затея становилась понятнее и понятнее. Хотя реальнее она от этого не становилась.
– «Его пустозвонство юркнул по заячьей дороге со всей монетой в кисете и пучком кисеи, от которого он без ума… Главный вместе с кисейным товаром держит курс на соль». Как в кино – прикинь…