– Но глю-упый, – протянул кто-то из пастушат, и мы все рассмеялись.
Но это был смех сквозь слёзы.
Мы подремали часа три у догорающего костерка оленеводов. Сами они сразу ушли к своему стойбищу – их невысокие нагруженные фигурки ещё долго угадывались в сумраке долины. Совершенно безжалостные люди в совершенно безжалостном краю. И я снова удивился тем благостно-буколическим рассказам о жизни северных аборигенов, которыми в советские времена нас пичкали прикормленные властями писатели. Хотя… Может быть, это и есть другая сторона жизни, та, о которой я уже никогда ничего не узнаю.
Мы медленно поднимались наверх – к самым вершинам Хребта, которые ещё четыре дня назад представлялись недосягаемыми джомолунгмами и канченджангами. Теперь я, со слов моих товарищей, знал, что Хребет считается невысоким и перевалить через него на оленях или на собственных ногах можно в любом месте. Совсем скоро это предстояло доказать и мне…
Мы поднялись к перевалу на самом рассвете. Солнце поднималось из моря и заливало его стеклянную поверхность оранжевым пронзительным светом. По обеим сторонам от нас высились горы – красивые до такой степени, что казались выдуманными каким-нибудь безумным эстетствующим художником. Эти разрушенные скалы, чудом держащие на небольших опорах многотонные камни, – будто статуи на таинственных островах, созданных воображением Роберта Говарда, арки и постаменты, будто оставшиеся от разрушенных храмов и крепостей чудовищной величины. Перед нами было иззубренное лезвие Хребта. Мы находились на его острие. По одну сторону синел сумрачный материк Евразия, а по другую – распахивалась пылающая простыня Охотского моря. А я стоял на этой границе миров и всем своим существом впитывал красоту окружающего нас пространства.
Зим постоял на перевале, будто одна из скал, поставленная здесь природой.
Затем зашагал вниз своей скользящей бесшумной походкой стрелка.
– Ну и куда мы идём? – осторожно спросил я. – Где этот самолёт?
– Прямо под нами. – Зим повернулся ко мне и усмехнулся. – Где-то часов пять до него.
Мы двигались не по дну долины, а по гребню отрога, ведущего к морю, – в двух третях от подножия. Отрог был сложен из крупных камней, размером с предметы бытовой мебели, и мы прыгали по этим столообразным обломкам, как горные козлы. В какой-то момент Зим указал мне на группу светлых животных – они вытянулись цепочкой вдоль вершины соседнего увала и медленно шли наверх – туда, откуда только что спустились мы.
– Снежные бараны, – сказал Зим. – У них большое и вкусное сердце…
Ещё через полчаса Зим начал присаживаться и подолгу – по полчаса – разглядывать борта долины.