– Беда, ох, чую, беда грядет, – бормотал он, покуда вестника вели в приемную.
Спустя малое время, недостаточное даже для того, чтобы сварить пару яиц, усердно трудившиеся писцы и секретари патриарха с крайним удивлением узрели, как их чинный господин вылетел из покоев, поспешая вниз по лестницам. Выражение его лица, одновременно и перепуганное, и зверское, никак не приличествовало высшему церковному иерарху. Окованный железом кончик посоха с треском вонзался в драгоценный паркет, оставляя после себя глубокие вмятины.
– …Изыдите, ехиднины отродья и дьяволовы выкормыши! – с этим подобием боевого клича патриарх Фокий Каммон ворвался в Убежище. Пожалуй, впервые в жизни он являл собой столь грозное и устрашающее зрелище. – Святотатцы! Осквернители! Нет вам более места под…
– Доброе утро, ваше святейшество, – перебил звонкий девичий голосок. – Вижу, святой брат исполнил мое поручение в точности? Громы и молнии повремените метать, подумайте о вечном. О золоте Венеции, к примеру.
Спутник девицы, беловолосый франк, невысокий и широкоплечий, отнесся к шумному явлению главы византийской церкви с откровенным любопытством. Подошел и встал за спиной рыжей нахалки, изучая вновь прибывшего чуть прищуренными серыми глазами.
– Зоэ Склирена, – простонал Фокий, хватаясь за голову. – Дочь Ипатии Склирены… как же я сразу не подумал…
Первоначальный запал ярости схлынул. Кирие Каммон запоздало представил, каким глупцом себя выставил, несясь по коридорам и громыхая посохом аки гневный ветхозаветный пророк. Меж колоннами мелькнули удивленные физиономии свитских служителей, ринувшихся вдогонку патриарху и теперь недоумевавших, в чем крылась причина спешки? Фокий раздраженно махнул на них рукой, требуя, чтоб убрались подальше.
– Вижу, вспомнили меня, кирие Каммон? – насмешливо осведомилась ромейка.
– Еще бы не вспомнить! Ты с детства была мором, чумой, гладом и разорением в одном лице! – голос патриарха сделался почти жалобным. – Зоэ, во имя святой Троицы, что ты натворила? Убийство… осквернение храма… подстрекательство к бунту… Нет, не верю, ты не могла!.. Наверняка все это – дело рук твоего дружка, вот этого белоголового франка. У него вид заправского рубаки, уж конечно, это все он…
– Должна вас огорчить, ваше святейшество. Гай тоже держался молодцом, но смерть Дигениса – на мне. Что оставалось делать бедной девушке? Дряхлый старец пытался меня убить, я успела первой, – пожала узкими плечами Зоэ. – Впрочем, вам ли грустить о его кончине! Теперь никому не нужно платить отступного за молчание о… кстати, под какой процент вы ссужали венецианским купцам золотишко из церковной казны? Восемь, как у ломбардцев?