– А как же мама? – сочувственно поинтересовалась я. – Не разрешит ведь.
– Да ладно! Я все равно ничего сдать не смогу, а вторую академку ей не пробить. Выгонят меня, и все.
– А армия? Ведь в армию возьмут?
Кубиков посмотрел на меня снисходительно:
– А предки на что? От армии, что ли, не отмажут? В армии только те, у кого родители нищие.
Прозвенел третий звонок. Мой ученик махнул рукой и танцующей походкой двинулся в зрительный зал. Все-таки неформальное общение с молодым поколением поразительно расширяет кругозор! Подруги подталкивают меня в спину, чтобы я не стояла столбом, а шла на место. Гаснет свет… подождем открытия занавеса… ну, ну… он! Какой счастливый сегодня день!
– Ты что, приняла зачету Кубикова? – поинтересовалась в антракте Маша.
– Наоборот! – гордо сообщила я. – Он поведал, что хочет бросить институт и заниматься танцем. Это явно благотворное влияние Мариинки.
– Вообще-то, – заметила Настя, – я всегда полагала, что цель преподавателя прямо противоположная. Заинтересовать своим предметом, а не отвращать от него.
– Ты считаешь, Кубикова требовалась отвращать? – пожала плечами я. – Ему при виде формул хочется умереть. Так что с него подозрения сняты.
– Какие подозрения? – живо вмешался беседовавший до того с Ники по-английски Леша.
Настя сделала страшное лицо.
– Что он ходит в Мариинку, чтобы получить у меня зачет, – неохотно соврала я и тут же поправилась: – То есть он и впрямь ходил ради этого, но не по своей инициативе, а по маминой.
– А что же он к тебе не подходил? – подозрительно прищурился Леша.
– Уверяет, что до смерти меня боится, – призналась я.
Это сообщение почему-то успокоило моего неприставучего кавалера, и он довольно кивнул.
Впрочем, мне было не до сложностей его психологии. Я с замиранием сердца ждала знаменитой диагонали второго акта. Мирта, повелительница виллис, манит к себе Альберта, и тот, повинуясь волшебной силе, через всю сцену движется к ней, хоть и знает, что это принесет ему смерть. Рузиматову каким-то загадочным образом удается передать борьбу героя. Я ведь прекрасно понимаю, что танцовщик делает все по собственной воле. Тем не менее Альберт Рузиматов приближается к Мирте, прямо-таки физически преодолевая собственное сопротивление. Он тянется назад, а его влечет вперед… Это одна из моих любимых сцен.
И вот вожделенный миг настал. Не успела я ахнуть, как Альберт вдруг поднялся в воздух и за одно мгновение… даже не знаю, как назвать… скажем – оказался на другом конце сцены. Он считал свою вину перед Жизелью столь огромной, что даже не боролся. Я не возражаю, это тоже замечательно. Но оно произошло с такой колдовской скоростью, что я не успела насладиться.