Мы сидели на банкетке, демократично ели апельсины и развлекались вовсю, выдвигая все новые и новые аргументы в пользу замечательного предположения. Демократичность поедания апельсинов выражалась в том, что последних было два, большой и маленький, и умная Маша поделила каждый пополам. Наше хихиканье, похоже, выглядело столь завлекательно, что к нам тут же пристала пара мужчин, однако я гордо их отшила, поскольку они показались мне типичными искателями приключений.
– Удивительно противные, – прокомментировала я, едва они удалились. – Правда?
– Да нет, – пожала плечами Маша, – по-моему, очень даже ничего.
Я опешила. Если у меня несколько старомодные представления о взаимоотношениях полов, то Маша куда старомоднее меня. Чтобы она вдруг возжаждала подобных знакомств? Если бы я знала, я бы, разумеется, повела себя иначе. Надо же, какая я эгоистка!
– Так тебе они понравились? – уточнила я.
– Да. Особенно большой.
Я задумалась. Один из искателей приключений и впрямь довольно высокий. Но зато он так омерзительно подмигивал…
– И… чем он тебе понравился?
– Больше всего – запахом, – пояснила моя подруга. – От него так приятно пахло.
Последнее меня доконало. Чем от него могло пахнуть, боже ты мой? Одеколоном? Это еще в лучшем случае. А про худший и думать-то неприлично…
– А чем от него пахло? Я ничего не заметила.
– Апельсином, естественно, – ничуть не разозлилась на мою бестолковость Маша. – Чем, по-твоему, должно пахнуть от апельсина?
Смеялась я до слез. Но, к сожалению, смеяться мне было суждено недолго. Встав с банкетки, я носом к носу столкнулась с Кубиковым. Мы оба вросли в пол, не в силах сдвинуться с места. Первой опомнилась я – полагаю, по причине своего глубокого профессионализма. Я вежливо поздоровалась:
– Добрый вечер!
– Добрырый вечечер… – со странными ударениями пролепетал мой ученик.
– Вы прямо-таки становитесь постоянным посетителем Мариинки, – продолжила светскую беседуя.
– Слулучайно, – заикаясь, выдавил Кубиков и, по балетному повернувшись на одной ноге, мгновенно скрылся из виду.
– Надо же, – прокомментировала потрясенная Маша, – по-ломоносовски говорит. Это ты его научила?
– Если и я, – призналась я, – то, боюсь, это единственное, чему он у меня выучился.
«Ломоносовский язык» был романтической тайной небольшой группы бывших студенток мат-меха, куда входили я и Маша. Дело в том, что наш факультет стараниями бывшего ректора, мечтавшего превратить свою альма-матер в Оксфорд, был перенесен в пригород. Ректора за сей подвиг дружно вынудили уйти, однако сделанного не воротишь, и обратно в Ленинград вернуться не удалось. В результате ближайшим к матмеху крупным населенным пунктом стал Ломоносов, куда нам и приходилось сбегать с занятий за неимением лучшего варианта.