– Ты пришел слишком поздно. Они вырвали мое лоно вместе с твоим ребенком. – Женщина отвернулась и побрела прочь, изображая мать, которая качает на руках дитя. Колыбельная песня текла над искалеченной боем степью. На краю обрыва оглянулась и, остановив пение, тихо выдохнула: – Джучи…
Зульфия лежала под простыней. Волосяной покров на голове, включая ресницы и брови, отсутствовал. Борис Михайлович Рачков зажег операционную лампу и большим пальцем отогнул веко девушки:
– Красивые глаза. Интересно, кому такие достанутся?
– Это не наше с тобой дело, эскулап. Когда думаешь начинать?
– Скорпион, как только, так сразу. Ждем-с господина офтальмолога, профессора Робсона. Мои ассистенты уже готовы: изволят пить кофий в служебке.
– Важно, чтобы ничего не заподозрил этот Робсон.
– Мы сделали нашей пациентке все, что могли. Раны вполне убедительно тянут на последствия автомобильной катастрофы.
– Хорошо. Пойду наверх: готовиться к встрече дорогого гостя. Труп, как обычно, мои люди вывезут ночью. А ты можешь неделю-другую отдохнуть до следующего заказа.
– Все равно любопытно, кто будет носить эти глаза.
– Кто много знает, долго не живет. – Скорпион вышел, плотно закрыв за собой дверь.
Избавившись от трупов, Мохов и Бальзамов за час да рассвета прибыли к месту будущих событий.
– Из машины не выходим. Можешь подремать, если получится. – Капитан откинул спинку кресла и потянулся.
– Ну и нервы у вас, товарищ милиционер. Позавидуешь. Впрочем, чашечку кофе я бы с удовольствием пропустил.
– Ох-ох, какие мы аристократы с утонченной психикой. Нервы! Скажите, пожалуйста! А в Афгане мы мороженое кушали, лежа под южным, ласковым солнышком?
– Так ведь, когда это было. А могу я подробнее узнать о предстоящих планах?
– Держи вот это! – Мохов протянул пистолет, оснащенный глушителем: – И давай немного помолчим. Силы нам сегодня, ой, как нужны будут.
Когда утреннее солнце вороватым лучом заскользило по тонким, голым веткам черемухи, возле которой, поблескивая тонированными стеклами, дремала «Ауди», к медицинскому центру потянулись грязные, плохо одетые люди. Всего их собралось не менее полутора сотен. Сам герой предстоящего мероприятия, поэт Вениамин Шнырин появился в окружении доверенных лиц, несших над его головой плакат с надписью: «Незабываемый День поэзии». Он легко вбежал на ступени перед центром и вскинул вверх руку, призывая собравшихся к тишине. Как только гул стих, начал:
Я помню злое лихолетье.
Передо мной явился зверь.
Из пасти вырывался ветер
И рвал солдатскую шинель.
Колени мне тогда сводило.