– Благодари Бога. Хитрый этот ваш Хижа. На мокрое идти не хочет. А зачем? Лишний срок мотать придется. Тебе сколько лет?
– Пятнадцать. Хижа никогда не дерется. Сегодня я первый раз увидел. Ловко вы его. Обычно он предлагает клиенту на выбор, если тот, конечно, не хочет получить колом, то по ледку прогуляться, то на проходящий поезд запрыгнуть. И, при этом, всегда догола раздевает: хоть мужика, хоть бабу. Сядет, смотрит и ржет, как лошадь.
– Извращенец.
– Голым не всякий человек в милицию пойдет. Никто не хочет быть посмешищем. Люди свой позор забыть стараются – так Хижа объяснял – потому только слухи одни, а их к делу не пришьешь. К тому же, он своих, деревенских, не трогает, все по приезжим промышляет.
– Психолог ваш Хижа. Как ты думаешь, где он сейчас?
– Тебя караулит, – Цыпа перешел на «ты», – и Пакля наверняка уже при нем.
– Крепко он вас запугал.
– А тебе сколько лет?
– Восемнадцать.
– Классно дерешься. Где научился?
– В боксерской школе.
– Пакля его страшно боится. Ты уйдешь своей дорогой, так Хижа Паклю первым делом на костре зажарит, а потом, не дай Бог, до моей сестры пойдет. Ей всего-то одиннадцать.
– У тебя что, родителей нет?
– Одна мамаша и та не просыхает. У Пакли тоже. Из школы после восьмого класса вытурили. Куда идти? Целый день в поле за три копейки? Вот мы и попробовали в карты – разжиться.
– И давно вы так промышляете?
– С начала марта. Четверых обули, ты, стало быть, пятый будешь.
Они шли по скользкой, извилистой тропинке. Бальзамов сзади, держа Цыпу на расстоянии заостренного кола. Пакля испарился. Откуда ждать нападения? Ясно, что Хижа просто так добычу не выпустит, да и перед малолетними подельниками мордой в грязь падать не захочет. Хотя один раз он не фигурально там уже сегодня побывал. Опытному грабителю-садисту нужен реванш. Вячеслав напрягал слух и, еще не до конца восстановившееся зрение. Плотный, белый, очень знакомый туман появился в глазах, окутывая две стены леса, оставляя только черный коридор тропы. Плечам и груди стало тепло, даже жарко от скрипучих, шерстяных ниток черного, отцовского свитера, издававших легкий запах терпкого табака, сосновых поленьев и печного дымка. Впереди шаровой молнией маячила рыжая голова Цыпы. Огромный серый паук вынырнул из клубящегося молока и застыл на другом конце коридора, сжимая в клешне отливающий синевой нож.
– Лети, голубь. Греби крылышками, – жуткий, скрипучий бас рыгнул навстречу.
Откуда было знать будущему поэту, что спустя шестнадцать лет он еще раз услышит этот голос и эту фразу в одной из московских тюрем, куда его бросят следователи на свидание с пресс-хатой. Иначе развитие событий потекло бы, безусловно, по другому сценарию. Хижа, щерясь, тяжелыми мухами глаз оценивал противника несколько секунд. Заточенный кол более грозное оружие, чем даже самый острый нож. Опытный бандит присел на корточки и вонзил оружие в землю по самую щербатую рукоять.