Пришлось резко нырять в сторону и, перекатившись на спине, бежать. Бежать под обрыв к реке, чертя зигзаги, рассчитывая на то, что раненный зверь начнет слабеть, терять энергию. Он чувствовал на спине жар могучего дыхания. Несколько раз длинные когти полосовали то крепкую брезентовую куртку, кирзовый сапог. Но, слава Богу, обошлось без ранений. Скоро река. Хотя, что толку. Если у преследователя достаточно сил, он без труда махнет в воду и поплывет. Может быть, чуть медленнее, чем человек. Ружье осталось прислоненным к сосне. А ведь вполне можно было успеть перезарядить, выбравшись на противоположном берегу и встречать во всеоружии. Крутой, градусов семьдесят, обрыв начинался сразу после плотного, низкорослого ельника. Толчок и несколько метров отчаянного полета. Охотник, едва успев коснуться зыбкой песчаной поверхности, ухватился за мускулистый сосновый сук и бросил тело вправо. В мгновение ока бурый хозяин тайги, бросившись следом, пронесся мимо и врезался с размаху всей тушей в воду. Тут же, встав на задние лапы и, задрав морду, стал принюхиваться, определяя местоположение противника. Иван Константинович, рванув из-за голенища нож, прыгнул прямо на спину зверю. Лезвие глухо вошло по самую рукоять под левую лопатку. Потом еще и еще. Пока жертва не захрипела и не задергалась в предсмертной агонии.
Но перед самой войной произошла история, после которой наш Иван Константинович решил больше никогда не охотиться на мишек. Дело было поздней осенью, накануне медвежьей спячки. Возвращался наш лихой охотник из соседней деревни изрядно подвыпившим через ночной лес. Для этого хмеля была серьезная причина – удачная продажа коня. Вдруг видит: сбоку от тропы огромная куча шевелится. Подошел поближе, матерь божья, то косолапый в муравейнике промышляет. Весь мир муравьиный разворошил. Мордой глубоко зарылся, только зад божьему свету оставил. Ну, Иван Константинович взял да ожег, шутки ради, уздой по мохнатому, широкому этому заду. Зверь-то от неожиданности так взвился, что весь муравейник до верхушек дерев подлетел, точно взрыв случился. Взревел на всю округу косолапый и через чащу, куда глаза глядят, ломанулся быстрее вихря. А Иван Константинович пошел своей дорогой. Через пару минут чувствует: крепкий, такой, едкий запах откуда-то взялся. Что за новости? Хряс. Нога в какой-то жиже подвернулась. Да, вроде, сухо должно быть. Дождями, кажись, не поливало. Идет дальше, прихрамывая на одну ногу. Вдруг видит: посреди тропы темное что-то бугрится. Поближе-то подошел, глянул. Да, это же наш, тот самый, мишка-муравьед. Что с бедолагой могло случиться? Застывшие глаза выпучены. Одна лапа неестественно заломлена, словно бы падал, как подкошенный. Нижнюю челюсть на бок свело. Дыхание отсутствует. Сколько же ты пожил, бедняга. Эко, годик всего, наверно. Пестун? Сообразил охотник, пораскинув маленько мозгами, что от испуга с мишкой сначала медвежья болезнь приключилась, оттого и запах да жижа, а потом уж сердечко рвануло. Сильно в душе переменилось у Ивана Константиновича после этого случая. Медведей он, не только сам больше не бил, но и других порицал нещадно. «Медведи, – говорил он, – существа тонкие и поэтические. Во как! И ежели их каждый живодер бить начнет, то Боженька осерчает и отвернется! Понятно вам?» Скоро пришла война. Ушел охотник Бальзамов на фронт и погиб в первые месяцы. Вот и судите сами: есть тут связь или нет между смертями? Боженька осерчал или просто обстоятельства войны так сложились.