«Рвете на себе волосы, да?»
Я посмотрела на Макса Гэйла, а он возился с петлей. Не грубил, просто думал о чем-то другом. Плевать ему на дельфина, просто хочет закончить это дело и вернуться к своим темным ночным занятиям. Ну и чего придираться? Спасибо, что вообще пришел. Но какой-то застарелый инстинкт самозащиты заставил меня сказать довольно едко: «Похоже, будете вполне счастливы в этой жизни, если сможете стоять в стороне, смотреть, заниматься своим делом и позволять другим как угодно увечить себя и друг друга. Будете притворяться перед собой, что беспристрастны, терпимы и все такое прочее, а потом вдруг заметите, что мертвы, да и вовсе не жили никогда. Живым больно».
«Поэтому вы решили разбивать сердце над животным, которое даже не узнало вас и никогда не узнает?»
«Кому-то должно быть дело. И он меня узнает, он хорошо меня знает».
Он пропустил это мимо ушей. «Вот и все, лучше сделать не могу. Надеюсь только, что мы сможем это снять, прежде чем он наберет скорость в шестьдесят узлов… Ну все. Готовы?»
Я бросила пальто на песок, скинула босоножки и встала рядом с Гэйлом. Вместе потянули веревку. Ничего странного я не видела в том, что мы стояли рядом, соприкасались руками, работали вместе так естественно, будто делали это всю жизнь. Но прикосновение его руки я ощущала очень сильно.
Дельфин подвинулся на дюйм или два, еще на дюйм, на фут. Его так оказалось даже тяжелее тащить, ему, наверное, было больно, веревка, наверное, резала кожу…
«Отпускаем», – сказал Макс Гэйл. Мы расслабились.
Я отпустила веревку. «Пойду посмотрю. Так боюсь, что…»
«Проклятье!» Это завопил Гэйл, когда дельфин неожиданно рванулся вперед, дергая хвостом, раскидывая песок. Веревка затрещала в руках Гэйла, он попытался устоять на месте.
Я подбежала обратно: «Извините! Ой, что это?» Он обмотал веревку вокруг правой ладони и запястья, а левую руку поднял вверх, сжал, будто ему больно, я вспомнила, как он смотрел на нее наверху. Должно быть, поэтому ему так тяжело и было привязывать веревку, и он не смог двигать дельфина. «У вас рука болит?»
«Нет. Извините, чуть не упал. По крайней мере, он наверняка жив. Приступаем, нужно еще попробовать, пока он совсем не испугался». Он снова схватился, и мы еще раз попробовали. На этот раз дельфин не шевелился, лежал, как покойник, двигался медленно-медленно. Мы достигли того места, с которого он сорвался, но потом застрял, и невозможно было сдвинуть его с места. Гэйл остановился и вытер пот с глаз. Левая рука отцепилась от веревки и беспомощно повисла.
«Послушайте, это займет всю ночь, – сказала я. – А мы не можем… Я имею в виду, что лодка, может быть, его сдвинет… мотором? – Он так долго молчал, что я занервничала и быстро заговорила: – Да ладно, я понимаю, я… Просто подумала, если Адони действительно в безопасности и добрался, это уже не важно. Забудьте. Вы были очень великодушны, что позволили себя этим вообще обеспокоить. Может быть… Если я просто побуду здесь всю ночь и буду его поливать, если бы вы могли… Как вы думаете, вы можете позвонить Фил и сказать? Ну, что видели меня с террасы и спустились? И конечно, вы спуститесь утром, когда это будет неважно, с лодкой или с Адони… – Он повернулся и смотрел на меня. Тень на фоне звезд. – Если вам не трудно».