— Тебе нравятся мои прикосновения?
Его уверенный тон задел Эмму, и пыл ее несколько поостыл.
— Да, — сдержанно ответила она и, выждав минуту, приторным голоском добавила: — Как жаль, что мой первый муж не смог заставить себя исполнить супружеский долг. Подумать только, какой радости я была лишена!
Эмори замер на миг и, приподняв голову, пронзил ее внимательным взглядом, прежде чем она успела скрыть свое торжество. Чуть прищурившись, он пристально всматривался в ее лицо, а сам продолжал нежно сжимать ее грудь. Затем с той же ястребиной быстротой рука его скользнула вниз, и, раздвинув ее бедра, он проник в тесное лоно.
Эмма ахнула, плотно сжала ноги. Руки ее судорожно вцепились в его руку, стремясь остановить нежданное вторжение, но он не сдавался, решительно и невозмутимо продолжая движение среднего пальца, а большим потирая тугой узелок, где в этот миг сосредоточились все ее ощущения. Закрыв глаза, она пыталась побороть разгоравшиеся в ней чувства, но это оказалось невозможным. Отдавшись им полностью, Эмма вскрикнула и выгнулась навстречу его прикосновениям.
— Считаешь, Фальк доставил бы тебе такое же наслаждение?
— Не-ет. О, пожалуйста! — умоляла она, стеная и всхлипывая, в то время как палец его безостановочно продолжал свои движения, постепенно ускоряя их.
Эмори удовлетворенно наблюдал за женой — ему нравилось смотреть на ее пылающее страстью лицо, горящие желанием глаза, извивающееся под его рукой тело, наслаждаясь ее стонами и вздохами. Однако внезапно его поразила неприятная мысль: настоящие леди — это все знают — не получают удовольствия от близости с мужчиной.
Все глубже погружая в нее палец, Эмори смотрел, как она приподнимается в ритм его движениям, и хмурился все больше и больше. Бог свидетель, она вела себя не как благородная дама, тем более не как герцогиня. Голова ее отчаянно моталась по подушке, ноги широко раскинулись, чуть согнувшись в коленях, а пятки упирались в постель с каждым движением бедер, вздымающихся вверх в поиске обещанного удовлетворения.
Хмурое выражение его лица сменилось мрачной гримасой, когда Эмма стала громко вскрикивать. Эмори остановился и откинулся на подушки, угрюмо разглядывая балдахин над кроватью.
Эмма открыла глаза, потрясенная его поступком. Тело ее отяжелело и ныло от неудовлетворенного желания. При виде сердитого лица Эмори она сначала не поняла, в чем дело, но затем взгляд ее упал на его плоть, на этот его странный отросток. Он был большим и прямым как палка. Решив, что муж наказывает ее за упоминание о Фальке, Эмма неожиданно прильнула к нему, застигнув Эмори врасплох. Ей казалось, что она поступает очень разумно: в конце концов если конь не идет к всаднику, всадник должен сам вскарабкаться на коня. И она решительно оседлала его бедра.