– Я прекрасно тебя понимаю, – сказала она.
– Не надо больше никаких объяснений. Я рада, что ты хорошо провел время. Да, я переживала за тебя, признаюсь, но это было глупо с моей стороны. Я уверена, что тебе было очень хорошо. Вы повеселились от души.
– Дорогая, ты все еще сердишься.
– Ничуть, – сказала она, стоя к нему спиной.
– Я думаю, что тебе следует пойти принять ванну и переодеться. Скоро восемь.
– Я быстро… обещаю.
Майк стянул рубашку, обнажив свое сильное и мускулистое тело с темными вьющимися волосами на груди, но Венеции сейчас не хотелось смотреть на него. Она чувствовала к нему неприязнь. Он эгоист, совершенно не думает о других. Настоящий самец, лишенный такта и деликатности. Она с ужасом поняла, что готова расплакаться, и отрывисто сказала:
– Я спускаюсь вниз, если ты не возражаешь. Возьму себе джина, а то ты намного опередил меня.
– Ты сердишься…
– Из-за того, что ты веселился – нет, уверяю тебя. Лично мне свободное утро доставило удовольствие, но ты хотя бы мог сообщить, что задерживаешься.
Она тут же пожалела о сказанном. Вот, пожалуйста, она превратилась в ту, кого всегда презирала – в сварливую жену. Но было что-то унизительное в том, что за весь день он, наверное, не вспоминал о ней. Это в последний день их медового месяца!
Майк решил, что если Венеция будет продолжать злиться на него, он тоже проявит характер. Он не боится ее… черт возьми, он не боится ни одной женщины, даже Венеции. Мысли в голове Майка путались от чрезмерного количества коктейлей, выпитых с этим американцем, Рендольфом Саттоном. Они заскочили в довольно любопытный бар по дороге из Довиля, и он подсел к исключительно привлекательной француженке, знакомой Саттона, которую Саттон называл «цыпленком», с рыжими кудрями и соблазнительными ногами. Что за ноги! Она не раз демонстрировала их, а потом спросила, не занят ли он сегодня вечером. Конечно, он ответил ей, что занят.
«Я женатый человек», добавил он, смеясь.
«Очень жаль», хихикнула она, и ее огромные глаза под тяжелыми черными ресницами озорно вспыхнули. Ренд Саттон остался с ней. Ничего не поделаешь.
Ну конечно, он хотел побыстрее вернуться к Венеции. Он мог бы сказать ей совершенно искренне, что ни о чем не жалеет и ему не понятен этот холодный прием.
– Проклятье, я же извинился за опоздание, Венеция, – бросил он в сердцах.
Не говоря ни слова, она направилась к двери. Тогда он снова сменил тактику, встав на ее пути и обнял за Талию. Венеция в строгом шифоном платье с открытыми плечами, с жемчужным ожерельем с оправой из витого золота, исполненная изящества и печали, больше не раздражала его. Во всем виноват только он один, принялся горячо оправдываться Майк. Дело не в том, что он ее не любит, об этом не может быть и речи, просто выдался какой-то безумный день, а потом, и он признает это, было выпито слишком много. Эти американцы просто глушат джин и пришлось, дабы не прослыть слабаком, поддержать марку.