– За тебя.
– Да. Он надеялся, что если покинет гнездо Брэддоков, инфекция безумия не поразит нас, но было уже слишком поздно. Они остановились в доме друга в Коммондейле, к северу отсюда. Они пробыли там всего две недели, и безумие отца стало давать себя знать.
– Каким образом? – спросила Чайна, испытывая желание, чтобы он обнял ее, но в то же время воспротивилась этому, когда он поднес бритву к щеке.
Он опустил бритву в миску с водой и смыл мыло с лица.
– Я не знал правду в течение многих лет. Мои родители скрывали ее от меня. Я был ребенком всего лет шести или семи, за мной ухаживали в доме, когда мы жили в Лондоне. Я только в одном отличался от своих товарищей. Каждый месяц во время полнолуния меня отправляли с тетей моей матери на другую сторону площади. Я никогда не спрашивал о причинах, пока не услышал от одной из горничных, которая сказала, что я выгляжу неиспорченным, но могу однажды стать таким, как мой отец.
Вытерев руки о полотенце, он затем насухо вытер лицо. После этого принялся завязывать галстук.
– Ты выяснил, что она имела в виду? – спросила Чайна, полагая, что должна выслушать всю историю от начала до конца.
– Да. – Он отпустил уже наполовину завязанный галстук. – В ту же ночь я прокрался в дом моих родителей. Я увидел правду. Мой отец, который редко повышал голос, бесновался, словно сумасшедший. Он говорил о каких-то видениях, которых он не мог изгнать из головы. Их порождало полнолуние.
– Видения о чем?
– О монстрах и призраках. – Он нервно подвигал губами, затем добавил: – И о великане, который идет со стороны пустоши, чтобы поймать его и слопать.
Чайна приложила ледяные руки к своему еще более холодному лицу.
– Великан? Такой, какого мы видели?
– Может быть, такого, как он выдумал. И это может быть предзнаменованием того, что теперь моя очередь потерять разум.
– Но ты здоров!
– Разве? Я верю в призраков и проклятия.
– Я тоже в них верю.
– Что может лишь доказывать, что ты также психически нездорова. Ты убедила меня, что ураган – это работа призрака, и я зашел так далеко, что даже заговорил со вспышкой света, словно она в самом деле была призраком.
Поднявшись на ноги, она положила ладони на его гладко выбритые щеки.
– Ты не безумный, Александр. Если бы ты был безумным, то пережитое тобой на поле боя тебя не мучило бы.
Он вздохнул:
– Я хотел бы в это верить, но безумие передается от отца к сыну во всех поколениях моего рода.
– И каждый перворожденный сын гибнет в тридцатый день рождения. – Она поморгала, чтобы сдержать слезы. – Это не сумасшествие, Александр. Это проклятие, которое Квинт наложил на твою семью.