Слова Ленина об опасности раскола пропущены Хрущевым и поэтому создается впечатление, что Ленин просто недоволен деятельностью Сталина на посту генсека. Но эта мысль Ленина — о недопущении раскола — является ключевой и в том месте письма, где он советует “обдумать способ перемещения Сталина с этого места и назначить на это место другого человека… с точки зрения предохранения от раскола и с точки зрения написанного мною выше о взаимоотношении Сталина и Троцкого, это не мелочь, или это такая мелочь, которая может получить решающее значение”.
Интересно, что, характеризуя других членов ЦК (Троцкого, Бухарина, Пятакова, Каменева и Зиновьева), Ленин пишет именно об их политической ненадежности, предостерегая, что на этих товарищей нельзя “положиться в серьезном политическом вопросе”. При этом оговариваясь, что этот недостаток “мало может быть ставим им в вину лично”. То есть с чисто человеческой точки зрения все эти люди хороши, а вот как политические деятели — увы.
Характеристика же Сталина — прямо противоположна. Хрущев, желая очернить Сталина, приводит ленинские слова о том, что он “сосредоточил в своих руках необъятную власть”, но даже не подозревает, что эти слова — лучшая оценка Сталина как деятельного руководителя и политика. Ибо задача руководителя именно в том и состоит, чтобы действовать, имея власть, а не заниматься “чисто административной стороной дела”. Краснобаев у нас во все времена хватало, а вот работать подчас было действительно некому.
Но кого же Ленин предлагает вместо Сталина на пост генерального секретаря? Вот кого: “человека, который во всех других отношениях отличается от тов. Сталина только одним перевесом, именно, более терпим, более лоялен, более вежлив и более внимателен к товарищам, меньше капризности и т. д.”…
А ведь в этих словах заключается заведомое противоречие: невозможно найти человека, являющегося точной копией другого, за исключением “только одного перевеса”!
Поэтому можно с уверенностью сказать, что Ленин в своем письме лишь предостерегает Сталина от проявления грубости и нетерпимости, а вовсе не вынуждает его уйти с должности генерального секретаря. Иначе бы он еще не раз об этом написал после января 1923 года.
Далее Хрущев переходит к главному, ради чего было затеяно все это “варьете с разоблачениями” — к репрессиям:
“Сталин ввел понятие “враг народа”. Этот термин сразу освобождал от необходимости всяких доказательств идейной неправоты человека или людей, с которыми ты ведешь полемику: он давал возможность всякого, кто в чем-то не согласен со Сталиным, кто был только заподозрен во враждебных намерениях, всякого, кто был просто оклеветан, подвергнуть самым жестоким репрессиям, с нарушением всяких норм революционной законности”.