. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Время тонет в тумане прошлого.
Сегодня, спустя несколько лет после описанных событий, песнопения во славу Собчака даже среди болезненно восторженных его поклонников совсем захирели. Удивляться не следует. Ибо, кроме неисчислимых бедствий, горя, тревожной нищеты или судорожного страха успевших прихватить чужое добро и внезапно разбогатевших, никто ничего больше испытать не сумел. Сам же Собчак продолжает пребывать во власти мэрской неутолимой стяжательской страсти. Она, эта страсть, как глубокий запой, из которого самостоятельного цивильного выхода быть не может без вмешательства извне или, скажем, до предъявления официального обвинения в коррупции. Правда, обвинять-то «мэра», в общем, некому. От правоохранительных контор остались только одни вывески. Сами же государевы службы уже давно превратились в известный нехитрый инструмент в руках Собчака сотоварищи, которым они сокрушают головы сопротивляющихся и несогласных.
Дух золотого тельца, выпущенный «демократами», как джин из бутылки, за короткий срок обезумел и разложил сознание многих, растворив и уничтожив все культурные, а также иные жизненные приоритеты и ценности.
Собчак, дабы не залубенеть и не одичать окончательно в суетных рысканьях по своекорыстым делянкам, повадился для разминки изредка надиктовывать очередную порцию своих мемуаров какому-нибудь ластящемуся борзописцу типа завалявшегося непризнанного пиита-псевдогения А. Чернова, разукрашенного смоляной, кучерявой бороденкой понизу черепа с захолустным мозгом, однако позволявшего себе, среди прочих выходок, представляться всем знаменитым потомком неизвестного гвардейского поручика, которому не совсем повезло на первой же дуэли.
Прекрасно оформленными корешками и кокетливо исполненными переплетами качественно изданных собчачьих воспоминаний можно украсить, вне сомнений, любой, даже не самый изысканный интерьер. Эти мемуары «петербургского» пожилого плейбоя содержанием напоминают поведение панельного пса со случайно начищенной до блеска кое-где облезлой шкурой и безвременной моноидеологией желудочных устремлений. Автор с легкостью слона, прокладывающего себе дорогу в джунглях, своими «делами» смело порушил жалкие постройки надежд избирателей, которых в их поиске счастья умудрился мимоходом погрузить в атмосферу сумеречного сознания, а потому для откапывания, например, фарфоровых чашек навязал употребить бульдозер.
Сочинения этого демиурга перевернутого мира, предлагающего любую нелепость всем считать за нормальную повседневность, пестрят новейшими эвфемизмами. Вместо слов «разгром», "уничтожение", «ликвидация» читаем, как в директивах гестапо времен войны: "меры по оздоровлению экономики," "очистка территории от преступных элементов", "реформирование промышленности" и т. п.