Я кочевала из роскошных квартир в комнатушки при лавках разбогатевших торговцев, из глубоких уютных альковов в сомнительные закутки. Всякий раз, когда я входила к одному из любовников, на меня нападало удушье от закрытых дверей и заклеенных окон. Но я не могла распахнуть их настежь — ведь я боялась соседей, случайных прохожих, блюстителей нравственности, а еще больше — неожиданного прибытия уроженца моей деревни. У меня развилось необычайное чутье на потайные выходы, позволявшие быстро нырнуть в хитросплетение переулков, которые вели меня через медину маршрутом, столь же запутанным, как и мои приключения…
А еще я путешествовала. Я много путешествовала. Я повидала разные страны и узнала о разных нравах — за счет своих любовников.
* * *
Неизменная усталость. Неизменная скука. Я выгоняю мужчин одного за другим. Член, даже самый лучший, интересен мне, только если помогает достичь оргазма. Мне плевать, говорят мне о Насере[51] или о кровожадном ибн Юсефе.[52]
Мне плевать на политику, на генетику, на каноническое право и рыночную экономику. Мужчины болтают, а я прижимаю кончики пальцев к висками. Я жду, когда они истощат свой запас слов и станут трахать меня — долго, медленно, молча. Как только моя вагина перестает содрогаться от удовольствия, я поворачиваюсь спиной к тому, кто только что вызвал у меня оргазм. Мне плевать на маточную благодарность. Мне плевать как на посткоитальную нежность, так и на посткоитальную грусть. Я разрешаю своим любовникам только молчать, засыпать или уходить. Когда захлопывается дверь, я ликую. Я слушаю джаз или андалузскую гитару. После полуночи я не могу слушать арабские голоса — они режут меня, как нож. Арабы ранят меня, даже когда молчат. Они слишком близки мне, слишком прозрачны.
Я больше не считаю зацелованные рты, искусанные шеи, члены, которые я сосу, ягодицы, исцарапанные моими ногтями, — все это загромождает ящики моей памяти.
Члены, члены и члены… Толстые и ленивые. Маленькие и энергичные. Агрессивные и сладострастные. Неловкие и беспечные. Безумные, безвольные и мудрые. Нежные и циничные. Одержимые и лживые. Смуглые и белокожие. Даже одни желтый и два черных — просто от обжорства.
Некоторые заставляли меня плакать от удовольствия. Другие смешили. Один лишил меня дара речи — так смехотворно мал он был. Еще один походил на хобот, так он был велик. Моя вагина помнит обо всех, некоторых вспоминает с нежностью, но никогда — с благодарностью. Они только заплатили мне дань. К счастью, я уже давно оставила всякую мысль о мести. Иначе я бы отрезала все.